— Откуда знаешь, государь? — удивился Андрей. — Разве стрелять доводилось?
— Как ты в Углич зимой отъехал, я повелел вал ледяной во дворе кремлевском залить и с пищалей, на кузне скованных, по сему укреплению наряду кремлевскому[] стрелять. Веришь ли, княже, но глыбу ледяную с дворцовую стену толщиной за несколько залпов вчистую жребием срыло! Посему я указал во всех краях емчугу, сиречь китайский снег, собирать, варить да в губные избы сдавать, а дьякам за то полновесным серебром расплачиваться. Мельницы пороховые повелел ставить, дабы зелья огненного для всех стволов в достатке имелось во всех крепостях и всех городах русских. Еще я повелел…
Зверев наконец понял, почему государь выделил его в церкви, почему позвал с собой, пригласил «преломить хлеба» и обо всем с такой торопливостью рассказывает. Он ищет похвалы. Даже не похвалы — понимания. Этот гуманитарий-интеллектуал, проведший почти всю жизнь наедине с библиотекой, стремился сделать идеальное государство. Осуществить ту мечту, что звучала в трудах античных философов, провозглашалась идеалом христианской веры, о которой рассказывали в сказках про золотой век.
Иоанн Четвертый, сын Василия, лихорадочно строил страну, в которой не будет рабов и угнетенных, в которой каждый житель будет разуметь грамоту, читать мудрые книги, восхищаться музыкой и знать наизусть все молитвы. Этакая поголовная богема, брезгующая пивом и вином, жаждущая кантат и поэм, над которой будет царствовать он — мудрец, поэт и композитор. А охранять этот рай станет огнестрельное чудо-оружие, способное превратить в воина даже европейского эмигранта.
Вряд ли Адашев, Сильвестр или думные бояре понимали хоть что-нибудь в этом замысле. Для них лучшим оружием были рогатина и лук, с коими они успешно воевали уже не первое столетие против не менее диких соседей. Для них смерд был поставщиком оброка, его стоило холить, плодить и беречь, словно дойную скотину — и ничего более. Видимо, они могли простить царю такую блажь, как любовь к музыке и пению, но не понимали желания обучить весь простой люд грамоте и наверняка противились праву смердов выбирать присяжных на воеводский суд и уж тем более — каких-то там представителей в земские собрания для самоуправления. Не могли понять бояре и того, зачем нужно отказываться от оружия отцов и дедов, которым одержано столько славных побед, почему средь знатных родов Иоанн захотел отправлять в походы и простолюдинов… Скорее всего, царь не слышал вообще ни единого слова одобрения. В этом мире книгочея не понимал никто, кроме Зверева.
— Коли тебе удастся осуществить хотя бы половину, государь, — перебил правителя князь Сакульский, — Россия станет самой сильной и счастливой державой на всем белом свете… И, кстати, если просто окуривать иноземцев на наших рубежах серой, это не спасет от завоза болезней из Европы. Сера убивает заразу, но не излечивает хворых, которых в начале болезни от здоровых путников не отличить. Чтобы спасти страну от эпидемий, нужно организовать карантин. Подержать пару недель в отдельной избе, и если за это время не заболеет — пускать дальше.
— Почему половину? — на глазах воспрянул Иоанн. — Мыслишь, токмо половину смердов обучать надобно?
— Всех, государь, всех, — покачал головой Андрей. — Грамотный крестьянин и подати сам сочтет, и припасы свои оценит, и планы на будущее составит. Сейчас-то как? На глазок все. Да и не это главное. Если все станут грамотными, из них будет проще самых умных определить и дальше учиться отправить. К туркестанцам, чтобы коней учились хороших выводить, к арабам, чтобы математику и геометрию разумели, к индусам, чтобы секреты стали хорошей выведать, к персам за лекарствами, к фрягам, чтобы из камня учились красиво строить. У них там это мастерство давно развито, у них леса нет.
— У персов тоже нет.
— На юге климат другой. Нам от их строителей проку нет, — отмахнулся Зверев. — Сам подумай, каково это, коли не из тысяч детей боярских несколько острый ум покажут — а из миллионов выбирать получится! Таких, как боярин Выродков, у тебя не один, а многие сотни будут. Лучшие математики, лучшие архитекторы, лучшие литейщики и лекари. Обитатели древней Эллады заплакали бы от зависти, узнай они о такой возможности.
Иоанн развернул плечи, ноздри его задрожали, словно вдыхая воздух Афин и Вифии.
— Да только что проку в твоих стараниях, государь, — плавно перешел к нужной теме Зверев, — коли мудрецов и ваятелей твоих казанские татары угонять станут да заставят землю копать и нужники чистить? Ты детей русских по десять лет учить станешь, а остаток жизни им в неволе доведется проводить?
— О чем ты сказываешь, княже? Казань нам больше не враждебна! Там сидит мой верный слуга, хан Шиг-Алей, и правит от моего имени.
— Шиг-Алей лжец, государь, — сжал кулак Андрей.
— Шиг-Алей лжец, государь, — сжал кулак Андрей. — Он хочет сжечь крепость у Свияги, он надеется отказаться от клятвы верности и вернуться к вражде с Москвой, он не выполняет уговора о русских пленных. Сто тысяч русских рабов в неволе у казанцев томятся, а ты, их царь, ничего не делаешь для их спасения!