— Может быть, вы будете обращаться к присяжным, мистер Тейт? Благодарю вас. Кто именно вас вызвал?
— Меня позвал Боб… то, бишь, вот он, мистер Боб Юэл, это было вечером…
— Когда именно, сэр?
— Вечером двадцать первого ноября, — сказал мистер Тейт. — Я как раз собирался домой, и тут ко мне вошёл Во… мистер Юэл, сам не свой, и сказал — идём скорей, один черномазый снасильничал над моей дочкой.
— И вы пошли?
— Ну конечно. Вскочил в машину и помчался.
— И что вы застали на месте происшествия?
— Она лежала на полу в первой комнате, как войдёшь — направо. Она была порядком избита, я помог ей подняться на ноги, и она ополоснула лицо, там в углу стояло ведро, и сказала, что ей уже получше. Я спросил, кто её обидел, и она сказала — Том Робинсон…
Судья Тейлор до сих пор внимательно разглядывал свои ногти, а тут поднял голову, будто ожидал возражений, но Аттикус молчал.
— …я спросил: это он её так исколотил? И она сказала — да. Я спросил, одолел ли он её, и она сказала — да. Тогда я пошёл за Робинсоном и привёл его к Юэлам. Она признала, что это он самый и есть, я его и забрал. Вот и всё.
— Благодарю вас, — сказал мистер Джилмер.
Судья Тейлор сказал:
— Есть вопросы, Аттикус?
— Да, — сказал мой отец.
Он сидел за своим столом, не посередине, а сбоку, закинув ногу за ногу, одна рука его лежала на спинке стула.
— А вы врача вызвали, шериф? — спросил Аттикус. — Или, может быть, кто-нибудь другой вызвал?
— Нет, сэр, — сказал мистер Тейт.
— Никто не позвал врача?
— Нет, сэр, — повторил мистер Тейт.
— Почему? — спросил Аттикус построже.
— Ну, очень просто. Это было ни к чему, мистер Финч. Она была порядком избита. Сразу видно было, что дело неладно.
— Но врача вы не вызвали? И, пока вы там были, никто другой за врачом не посылал, и не привёл врача, и её к врачу не отвёл?
— Нет, сэр…
Тут вмешался судья Тейлор:
— Он уже три раза ответил вам на вопрос, Аттикус. Врача он не вызывал.
— Я только хотел удостовериться, — сказал Аттикус, и судья улыбнулся.
Рука Джима спокойно лежала на перилах галереи, а тут он вдруг вцепился в них изо всей силы и шумно перевёл дух. Я поглядела вниз, в зал, там никто особенно не волновался, и я подумала, чего это он разыгрывает трагедию? Дилл слушает спокойно, и преподобный Сайкс рядом с ним — тоже.
— Ты чего? — шепотом спросила я, но Джим только сердито на меня зашипел.
— Шериф, — сказал Аттикус, — вы говорите, она была сильно избита. Как именно?
— Ну-у…
— Вы просто опишите, Гек, какие следы побоев вы заметили.
— Ну, лицо было избито. И на руках повыше локтя видны были синяки, прошло-то уже с полчаса…
— Откуда вы знаете?
Мистер Тейт усмехнулся.
— Виноват, это я с их слов. Во всяком случае, она была порядком избита, когда я туда пришёл, и под глазом наливался здоровенный фонарь.
— Под которым глазом?
Мистер Тейт мигнул и обеими руками пригладил волосы.
— Дайте-ка сообразить, — сказал он негромко и поглядел на Аттикуса так, будто думал: о каких пустяках спрашивает!
— Может быть, вспомните? — сказал Аттикус.
Мистер Тейт ткнул пальцем в кого-то невидимого прямо перед собой и сказал:
— Левый глаз.
— Одну минуту, шериф, — сказал Аттикус. — Левый глаз — это если она перед вами стоит или если она смотрит в ту же сторону, что и вы?
— А, да, верно, — сказал мистер Тейт, — стало быть, это правый. У неё правый глаз был подбит, мистер Финч. Теперь я припоминаю, и щека и вся эта сторона в ссадинах и распухла…
Мистер Тейт опять замигал, словно вдруг что-то понял. Повернулся и поглядел на Тома Робинсона. И Том Робинсон поднял голову, будто почувствовал его взгляд.
Аттикус, видно, тоже что-то понял и порывисто поднялся.
— Шериф, повторите, пожалуйста, что вы сказали.
— Я сказал, у неё подбит был правый глаз.
— Не то…
Аттикус подошёл к столу секретаря, наклонился и стал смотреть, как у того рука быстро бегает по бумаге. Секретарь остановился, перелистал блокнот со стенограммой и прочитал:
«Мистер Финч, теперь я припоминаю, и щека и вся эта сторона в ссадинах и распухла».
Аттикус выпрямился и поглядел на мистера Тейта.
— Повторите, пожалуйста, Гек, какая сторона?
— Правая сторона, мистер Финч, но были и ещё синяки, про них тоже рассказать?
Аттикус, видно, уже хотел задать новый вопрос, но передумал и сказал:
— Да, так какие там были синяки?
И, пока мистер Тейт отвечал, Аттикус повернулся к Тому Робинсону, будто хотел сказать — это ещё что за новости?
— …руки были в синяках и ссадинах, и шею она мне показала.
У неё на горле пальцы так и отпечатались…
— На горле, кругом? И сзади на шее тоже?
— Со всех сторон, мистер Финч, оно и не удивительно.
— Вот как?
— Ну да, сэр, у неё шея тоненькая, всякий может её обхватить и…
— Пожалуйста, отвечайте на вопрос только «да» или «нет», шериф, — сухо сказал Аттикус, и мистер Тейт умолк.
Аттикус сел на своё место и кивнул прокурору, тот мотнул головой в сторону судьи, судья кивнул мистеру Тейту, и он неловко поднялся и сошёл с возвышения.
Внизу люди завертели головами, зашаркали ногами, поднимали повыше младенцев, а нескольких малышей чуть не бегом вывели из зала. Негры позади нас тихонько перешептывались; Дилл спрашивал преподобного Сайкса, в чём тут суть, но тот сказал, что не знает. Пока что было очень скучно: никто не кричал и не грозил, юристы не препирались между собою, всё шло просто и буднично — кажется, к немалому разочарованию всех собравшихся. Аттикус держался так мирно и доброжелательно, будто тут судились из-за какой-нибудь пустячной недвижимости. У него был особый дар успокаивать разгоравшиеся страсти, так что и дело об изнасиловании оказывалось сухим и скучным, как проповедь. Я уже не вспоминала с ужасом запах водочного перегара и хлева, сонных, угрюмых незнакомцев, хриплый голос, окликнувший в темноте: «Мистер Финч! Они ушли?» При свете дня наш дурной сон рассеялся, всё кончится хорошо.