С десяток религиозных сект мы выявили достаточно быстро. Я лично имел возможность конфиденциально переговорить с несколькими лидерами. Из соображений профилактики, так сказать. И один из них, он возглавляет некую Свору Герострата, показался мне при беседе… слишком простым, что ли? Была это беседа пятая, кажется; а кое-какой опыт общения с лидерами неформальных группировок у меня поднакопился. Я привык уже видеть этаких ИДЕОЛОГОВ, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Они из той породы людей, что никогда не упустят возможности и тебя приобщить к своей вере. А этот — нет: пришел, спокойно поздоровался, сел, выслушал мои вопросы, соображения, рекомендации, спорить не стал, без словесного поноса обошелся, спокойно покивал. На том и расстались. В общем, я не понял, как он сумел объединить в своей Своре — примечательное название, заметь, — молодых образованных ребят. И не понял, что за цели он преследовал, формируя Свору. А по нашим сведениям в ней состоит уже около сотни человек. Короче, я задумался. И решил копнуть поглубже… — Мишка снова замолчал, снова кашлянул.
И не понял, что за цели он преследовал, формируя Свору. А по нашим сведениям в ней состоит уже около сотни человек. Короче, я задумался. И решил копнуть поглубже… — Мишка снова замолчал, снова кашлянул.
— Что же было потом? — не выдержал я.
— Что было потом? — переспросил МММ отрешенно, словно раздумывая о чем-то другом; он повернулся ко мне: — Дай, пожалуйста, сигарету.
— Ты же не куришь, — удивился я, но пачку «Родопи» ему подал.
Мишка прикурил, неумело затянулся, кашлянул, выпустил дым в потолок.
— А потом, — сказал он, — потом мы внедрили в Свору Эдика Смирнова…
Глава пятая
Шел первый час лекции по сопромату. Преподаватель Марк Васильевич Гуздев, долговязый, с совершенно седыми патлами, скороговоркой что-то объяснял о тензоре напряжений в осях XYZ, торопясь закончить очередную «четвертинку». «Четвертинками» он называл пятнадцать минут учебного времени, каждые из которых венчал обстоятельно, со вкусом рассказанным анекдотом. Анекдотов он знал множество, но по природной рассеянности в них путался и часто повторялся.
Например, самым любимым у него был следующий анекдот:
«Как-то раз нерадивый, но хитроумный студент сдавал своему преподавателю зачет по сопромату. Слушая его путаные объяснения, преподаватель устало замечает: «Молодой человек, у вас не голова, а пустыня», на что студент ему немедленно: «Но ведь в каждой пустыне есть оазис, однако не всякий верблюд сумеет его найти»».
Мы слышали этот анекдот раз, наверное, уже десять, но всегда он пользовался неизменным успехом, а последняя ударная фраза так вообще вошла в поговорки и цитировалась по поводу и без особого повода студентами курса.
Сидя в расслабленной позе на заднем ряду правее Веньки Скоблина, я демонстративно скучал, вместо тензоров вырисовывая в общей тетради геометрические фигуры неправильной формы. Но расслабленность моя была показной. Внутренне я держал себя собранным и искоса, самым краем глаза наблюдал за Скоблиным. Скоблин тоже скучал, вертел головой, разглядывал впереди сидящих девочек: взгляд его пробегал сверху вниз, а потом медленно, оценивающе — снизу вверх.
Я вспомнил, что говорил мне о нем Мишка всего два дня назад….
— И так на тебе все сходится, — говорил он. — Ты был в воскресенье в аэропорту, ты проходил первым свидетелем по делу Смирнова, и теперь ты же имеешь уникальную возможность напрямую, не вызывая подозрений, установить контакт с активистом Своры. Везет тебе.
— Как утопленнику, — пробурчал на это я, сам удивляясь тому, с какой быстротой впутываюсь в клубок странных для меня дел и ситуаций.
— Понимаешь, — продолжал Мишка. — Я был сначала против того, чтобы вводить тебя в игру, да и сейчас против, так что, если ты откажешься, я не обижусь — буду, наоборот, только рад. Но когда станешь принимать окончательное решение, учти: ты на данный момент самая подходящая фигура для нашего нелегального расследования. Другого такого нам долго придется искать, а дело того не терпит.
— Интересный у тебя способ уговаривать друзей на безумства, — сказал я. — Очень, знаешь, оригинальный, — но, заметив, как резко и неузнаваемо изменилось вдруг Мишкино лицо, тут же спохватился:
— Извини, неудачная шутка…
И я согласился. Не стану утверждать, что с большой охотой, и интуитивно догадываясь уже, что добром это для меня не кончится, но согласился. Вспомнилось, как вместе с Мишкой мы охраняли тот дурацкий райисполком, не имея в обоймах ни единого патрона, и как страшно нам было, когда все-таки началась стрельба. Мы держались друг за друга; ближе, чем мы, не было в то время людей на свете.
Мы держались друг за друга; ближе, чем мы, не было в то время людей на свете. И в память о тех страшных днях я согласился.
Результат: сижу на лекции и внимательно наблюдаю за своим сокурсником и будущим коллегой Венькой Скоблиным.
Помнится, только заслышав от Мишки его фамилию, я вскричал:
— Скоблин?! Не может быть!
— А что здесь такого удивительного? — заинтересовался Мишка.
— Обыкновенный же парень.
— Пойми, Свора тем и сильна, что в ней состоят самые обыкновенные люди.