— Мне бы Вениамина, — прервал я его разглагольствования, догадываясь, что речь свою старикан может продолжать до бесконечности, попадись только благодарный слушатель. — Он дома?
— Дома, дома. Сидит весь день, в институт не пошел — прощелыга. Думает, родители уехали, так все можно. Вот если бы его да на лесоповал…
По всему, над стариканом довлела навязчивая идея.
— Разрешите войти?
— Входи, — он махнул рукой. — Тоже, небось, бизнЕсмЕн?
— Ни в коем случае.
— Тогда угости папироской.
Я вытащил сигареты. Старикан при виде «Родопи» поморщился:
— А покрепче табачка не найдется? «Беломорчик», а?
— Может, тебе еще махорки насыпать? — зло спросил Скоблин, появляясь в прихожей, но тут он поднял на меня глаза и запнулся на последнем слове.
— Спокойно, — сказал я. — Разговор к тебе есть.
— Спекулянты вы все, — продолжал вещать старикан. — Цену корке хлеба не знаете…
— Заткнись! — рявкнул на него Венька.
Видно, появление мое его напугало. И не на шутку.
Не успели, значит, поставить в известность. Это хорошо, это удачно.
— Хочу с тобой поговорить, — произнес я раздельно.
Венька встрепенулся, взял себя в руки:
— Да? Ладно. Проходи.
Старикан что-то бормоча себе под нос, завозился с дверными запорами.
Комнатка, в которой обитал Венька, оказалась небольшой: три на четыре. С одним окном. Вдоль стен стояли шифоньер и застекленный шкаф с разношерстной подборкой книг: там Чейз прижимался к Достоевскому, а Берроуз — к альбому Сальвадора Дали. И так далее в том же духе. Кроме того в комнате имелся диван, стоял на металлической подставке цветной импортный телевизор, в вазочке на подоконнике — бумажные розы.
Я уселся на диван, расстегнул куртку, продемонстрировав при этом Веньке чехол с ножом, потом извлек радиотелефон, вытянул антенну и положил его рядом. Прислонившись к подоконнику, Венька с безучастным видом наблюдал за моими приготовлениями.
— Теперь поговорим, — начал я. — Что ты можешь рассказать мне о Своре?
— Почему это ты, МЕНТ, решил, что я буду тебе хоть что-то рассказывать?
— Понимаешь, — сказал я проникновенно. — У меня нет другого выхода. Герострат припер меня к стенке, он объявил мне войну. Поэтому предупреждаю сразу: я не остановлюсь ни перед чем, чтобы до него добраться. А на война как на войне. Тебе, я думаю, это не нужно объяснять. Если, чтобы добраться до твоего босса, мне понадобится тебя убить, я тебя убью, не моргнув глазом. Я уже убивал, я умею убивать. Но пока мне убивать тебя не понадобилось. И надеюсь, не понадобится. Ясно? Так что давай рассказывай… А может, ты мне сразу его адресок дашь?..
Заметного впечатления на Скоблина моя речь не произвела. С кислым выражением лица он сказал:
— Иди ты на…
Я встал и резким движением ухватил его за отвороты рубашки.
С кислым выражением лица он сказал:
— Иди ты на…
Я встал и резким движением ухватил его за отвороты рубашки. Ткань затрещала. Я оттащил Веньку от окна и одним точно отмеренным ударом сбил его с ног. Получилось и не слишком громко, и достаточно эффективно.
Я вернулся на диван.
Венька тяжело ворочался у моих ног.
— Сволочь, — прокаркал он. — Ты зуб мне выбил.
— Поделом, — заявил я. — Будешь уважать старших.
Не нравилась мне эта роль хладнокровного супермена с замашками старослужащего, но иначе нельзя. Иначе не успеть.
— Осознал? — поинтересовался я, когда Венька наконец встал на ноги, закрывая рукой быстро вспухающую щеку.
— Я не знаю, где он сейчас находится, — выдавил он, глядя в сторону.
— Бывает. Тогда рассказывай все, что о нем знаешь.
Скоблин покосился на меня, вернулся к окну:
— Он тебя прикончит.
— Посмотрим.
— И смотреть нечего. Ты у него в СХЕМЕ, а когда ты выработаешь свое, он тебя прикончит.
— Тем более. Чего тебе в таком случае терять? Рассказывай, рассказывай, не стесняйся. Здесь все свои. И, кстати, откуда ты знаешь о СХЕМЕ?
Блеф не получился. На разбитых губах Веньки появилась ехидная улыбка:
— А ты откуда?
— Ладно, — махнул я рукой. — Рассказывай.
Медленно, через силу выталкивая из себя слова, он стал рассказывать.
Начал издалека. С той причины, которая пробудила в нем ненависть ко всему окружающему миру. С той самой пресловутой «обиды».
Вдвоем с приятелем они занимались извозом видеомагнитофонов. Покупали их в Москве, потом везли в Набережные Челны, родной город приятеля, где сдавали дельцам тамошнего «блошиного» рынка по двойной цене. Почти чистая стопроцентная прибыль. К тому же необлагаемая налогом.
Поначалу все шло хорошо. Оборотный капитал увеличивался на глазах. Можно было уже и самим прибарахлиться. Теми же видеомагнитофонами. Но берегли, экономили. Чем больше денег останется в обороте на предыдущем этапе, тем больше их будет при реализации последующего.
Как-то раз, истратив накопленные четыре миллиона на десяток видеомагнитофонов, они оставили эту новую партию в автоматической камере хранения («до поезда еще восемь часов было ждать: не таскаться же с коробками по городу»), а сами отправились прогуляться по Москве-столице. Вернулись к поезду, открыли камеру, а там — шиш, пусто. Капитал улетучился, как дым, а самое обидное, что и придраться не к кому: автоматическая камера на то и автоматическая камера.