— Удивительно, как киты преданы друг другу! — Рыбак закурил сигарету.
— Это глупо, — холодно заметил Натан.
— Вовсе не глупо! — заявила Мэллори.
— Что ты хочешь сказать?
Она наклонилась и прошептала ему на ухо:
— Если тебе будет грозить смерть, я тоже… выброшусь на берег рядом с тобой.
Натан повернулся к ней и поцеловал.
— Надеюсь, этого не случится. — И положил руки ей на живот.
Мэллори была на шестом месяце беременности.
Натан резко поднялся. «Что я делаю здесь один, продавливая диван и пережевывая прошлое, вместо того чтобы быть рядом с женой и дочерью ?»
На часах было 2 часа 14 минут, а в Калифорнии немногим больше одиннадцати вечера. Натан снял трубку телефона и набрал номер. Ждать пришлось долго, наконец ему ответил усталый голос:
— Да?
— Добрый вечер, Мэллори! Надеюсь, не разбудил тебя?
— Почему ты звонишь так поздно? Что случилось?
— Ничего серьезного.
— Что тебе нужно? — бросила она.
— Возможно, чуть меньше агрессии в твоих словах.
Она не отреагировала на замечание, но переспросила несколько мягче:
— Чего ты хочешь, Натан?
— Предупредить, что приеду за Бонни завтра.
— Что?! Ты шутишь!
— Дай объяснить…
— Нечего объяснять! — взорвалась она. — Бонни должна ходить в школу до конца недели!
Он вздохнул.
— Она может пропустить несколько дней. Ничего страшного не случится, если…
Мэллори не дала ему закончить:
— Могу я узнать, по какому случаю ты перенес свой приезд?
«Я скоро умру, дорогая».
Ничего страшного не случится, если…
Мэллори не дала ему закончить:
— Могу я узнать, по какому случаю ты перенес свой приезд?
«Я скоро умру, дорогая».
— Я взял несколько дней отпуска, и мне нужно видеть Бонни.
— Мы установили правила.
— Согласен, но это и моя дочь, — уточнил он тоном, выдавшим его замешательство. — Напоминаю тебе, что мы оба воспитываем ее.
— Знаю, — согласилась Мэллори, опять немного смягчившись.
— Если бы ты меня попросила, я не устраивал бы столько шума.
Она ничего не ответила, но Натан слышал ее дыхание на другом конце провода. Внезапно у него возникла идея:
— Твои родители в Беркшире?
— Да, они собираются провести там праздники.
— Послушай, если ты позволишь мне забрать Бонни завтра, я готов отвезти ее в Беркшир на пару дней.
Мэллори помолчала немного, затем недоверчиво спросила:
— Ты правда это сделаешь?
— Да, если нужно.
— Она давно не видела бабушку с дедушкой, — признала Мэллори.
— Итак, ты согласна?
— Пока не знаю, дай мне еще подумать. — И собралась положить трубку.
Тогда Натан решился задать ей вопрос, который очень его волновал.
— Ты помнишь, было время, когда мы рассказывали друг другу обо всем?
Она молчала, и он продолжил:
— Время, когда мы ходили по улице, держась за руки, звонили друг другу на работу по три раза в день, когда разговаривали часами…
— Зачем ты говоришь все это?
— Потому что все время об этом думаю.
— Не считаю, что сейчас подходящий момент… — устало отозвалась она.
— Мне иногда кажется, что ты обо всем забыла. Но ты не можешь перечеркнуть все то, что мы пережили вместе!
— Я этого и не делаю. — Тон ее голоса изменился.
— Послушай… представь, что завтра меня собьет машина или что-нибудь еще случится. Последнее твое воспоминание о нас — это картина разбитой семьи.
Мэллори грустно произнесла:
— Мы и есть разбитая семья, Натан.
— Мы расстанемся навсегда, так и не простив друг друга. Думаю, потом ты будешь упрекать себя за это, тебе будет трудно с этим жить.
Мэллори не выдержала:
— Напоминаю тебе, что это твоя вина… — но, почувствовав, что рыдания подступают к горлу, не закончила фразу и положила трубку.
Чтобы не разбудить дочку, Мэллори сдержала слезы. Она опустилась на ступеньку лестницы. Вытирая покрасневшие глаза бумажной салфеткой, увидела свое отражение в большом зеркале прихожей.
С тех пор как не стало сына, она сильно похудела, и вся ее жизнерадостность будто испарилась и сменилась холодностью. А ведь в молодости она не выносила женщин а-ля Грейс Келли — ледяную дистанцию, чопорность, недоступность. Напротив, стремилась открыться другим людям, окунуться в их мир. Легкость характера проявлялась и в стиле одежды: чаше всего она носила джинсы и просторные, удобные пуловеры.
Мэллори поднялась к себе, погасила лампы в комнате, зажгла несколько свечей и ароматическую палочку. Многие считали ее уравновешенной и спокойной. Однако у нее была одна слабость, появившаяся еще в подростковом возрасте: она страдала от приступов анорексии. Повзрослев, Мэллори думала, что окончательно справилась с этим. До смерти Шона.
Трагедия произошла три гола назад, но боль не отпускала. Мэллори истязала себя мыслями, что все было бы иначе, останься она в ту ночь дома. Не проходило дня, чтобы женщина не вспоминала первые месяцы жизни сына: быть может, она не заметила, пропустила какой-то симптом, знак…
С тех пор как Мэллори чуть не утонула в озере, она панически боялась умереть.
Но, став матерью, она поняла: самое тяжкое испытание — пережить смерть своего ребенка.
Она читала, конечно, что в восемнадцатом веке девяносто процентов детей не доживали до трех лет. Только раньше, в ту эпоху, смерть была повсюду и люди спокойнее воспринимали уход близких. Со смертью Шона жизнь остановилась.