После мультфильма Бонни попросила поесть — конечно же, спагетти, что еще можно есть после «Красавицы и Чудовища». Натан приготовил макароны, покормил дочь, но сам не стал есть. После ужина девочка, не капризничая, отправилась в постель. Натан напряженно работал еще четыре часа, потом дал последнюю бутылочку Шону — ко сну. Он чувствовал, что устал, а завтра рано вставать. Шон мог всю ночь не просыпаться; Натан был уверен, что ребенок не проснется раньше шести.
Утром следующего дня Натан обнаружил в колыбели безжизненное тело сына, лежавшего на животике. Когда взял его на руки, заметил на простыне пятно розового цвета. Ужас пронзил его, когда он все понял… Шон умер тихо — отец не слышал ни звука, хотя спал чутко.
Такие случаи смерти новорожденных хорошо известны. Как и все родители, они с Мэллори были предупреждены: детям вредно спать на животе — и всегда следовали рекомендациям педиатра укладывать Шона на спину. Следили и за тем, чтобы лицо ребенка оставалось открытым, чтобы температура в комнате не была слишком высокой, — Мэллори поставила современный термостат, который постоянно поддерживал температуру 20 °C. Матрац должен быть твердым — они купили самый дорогой, сделанный с соблюдением всех норм безопасности. Кажется, они были хорошими родителями…
Потом Натану много раз задавали один и тот же вопрос: действительно ли он положил ребенка на спину? Ну да, конечно, — как обычно; именно так он и отвечал. На самом деле, к великому своему удивлению, Натан не помнил, как укладывал Шона, — никак не мог восстановить ход событий. Зато точно помнил, что в тот проклятый вечер полностью погрузился в работу, изучая дело о финансовом объединении двух авиакомпаний.
За все время отцовства он ни разу не укладывал детей даже на бок, не то что на живот, зачем же ему было делать это в тот вечер? Но Натан не мог вспомнить все подробности момента, когда укладывал сына в колыбельку. Эта неуверенность терзала его и усугубляла и без того гнетущее чувство вины. А Мэллори выдумала, что виновата она, потому что не кормила Шона грудью. Если бы это могло что-нибудь изменить!
Почему они отдалились друг от друга после страшного испытания, вместо того чтобы сблизиться? Их охватило необъяснимое отчуждение. Натану стало очень тяжело находиться рядом с Мэллори. Как жить и постоянно чувствовать на себе ее взгляд, обвиняющий, хоть и неосознанно, в смерти Шона? О чем разговаривать — вспоминать о прошлом? Помнишь, как было хорошо, как мы его ждали, как им гордились… Помнишь место, где мы зачали его, — в домике на горнолыжной станции Уайт-Маунтинз… Помнишь, помнишь…
Он больше не знал, как отвечать на вопросы: «Натан, ты веришь, что он на небе?», «Ты веришь, что после смерти что-то есть?». Ничего он не знал об этом, ни во что подобное не верил. Внутри была лишь бесконечная тоска, страшное чувство потери. Ничто не радовало, ничто не могло вернуть им сына.
Чтобы продолжать жить, Натан с головой ушел в работу. Но стоило ему появиться в офисе, все задавали один и тот же вопрос: «Как твоя жена?» Вечно его жена — а он сам и его боль никого не волновали. Никто не спрашивал, каково ему, как он все это пережил. Его считали сильным, жестким, беспощадным — хищником, не имеющим права на слезы и отчаяние.
Натан открыл глаза и резко встал. Конечно, иногда он проводил замечательные дни с дочерью, получал удовольствие от занятий спортом, улыбался шуткам коллег. Но даже в такие моменты боль от потери сына не оставляла его.
Час спустя Натан сидел в кресле напротив доктора Боули и рассматривал надпись на латыни в рамке — цитату из Гиппократа: «Ars longa, vita brevis, occasio praeceps, expcrimentum periculosum, iudicium difficile».
— «Искусство долговечно, жизнь коротка, кризис мимолетен, опыт обманчив, суждение затруднительно», — перевел доктор.
— Я прекрасно понимаю, что это означает, — перебил его Натан. — Я дипломированный юрист, а не поп-звезда, которая лечится от наркотиков.
— Ладно, хорошо, — произнес доктор успокаивающим тоном и протянул Натану папку с тридцатью страницами текста. На обложке красовалась надпись: «Результаты обследования».
Натан полистал несколько страниц не читая, повернулся к Боули и робко спросил:
— И что?
Доктор несколько раз вздохнул, чтобы потянуть время.
Натан полистал несколько страниц не читая, повернулся к Боули и робко спросил:
— И что?
Доктор несколько раз вздохнул, чтобы потянуть время. «Этот тип — настоящий садист». Теперь еще прокашлялся и сглотнул слюну. «Ну, давай, скажи, что я сдохну!»
— Клянусь честью, вы не умрете завтра утром. В результатах обследования нет ничего тревожного.
— Вы… вы уверены? А сердце?
— Давление и пульс в порядке.
— Уровень холестерина?
Боули покачал головой.
— Ничего опасного: показатель в пределах нормы, нет причин для беспокойства.
— А боль в груди?
— Ничего опасного. Кардиолог считает, самое плохое, что может быть, — скрытая стенокардия из-за продолжительного стресса.
— Есть риск инфаркта?
— Маловероятно. Я вам дам спрей на тринитрине — на всякий случай. Но все пройдет, когда отдохнете.
Натан взял лекарство и чуть не расцеловал доктора: он чувствовал себя так, будто с него сняли каменную плиту. Боули долго и подробно говорил о результатах анализов, но адвокат его не слушал; знал главное — он не умрет.