— Значит, я сумасшедший уже более двадцати лет. — Голос Гаррета стал более убедительным. — Разве я не предупредил вас о Кевине?
— Это не доказательство. Есть множество других факторов, по которым вы могли догадаться о самоубийстве.
— Что-то я не понимаю — каких же?
— Например, если вы знали, что Кевин принимал наркотики или был сектантом…
— Поверьте мне, Натан, я не собираюсь вовлекать вас в это. Просто говорю, что у меня есть способность предвидеть смерть. Я знаю, что человек умрет, прежде чем проявляются первые симптомы, и стараюсь его подготовить.
— Откуда у вас эта способность?
— Сложно объяснить, Натан.
Адвокат поднялся, надел пиджак и пальто:
— Думаю, на сегодня я услышал достаточно.
— Я тоже так считаю, — согласился Гаррет.
Натан направился к выходу, вышел было за порог, но вдруг развернулся, подошел к Гудричу и ткнул в него пальцем.
— Прошу прощения, что снова говорю о своей ничтожной персоне, доктор, но не пытаетесь ли вы намекнуть, что пришли за мной?
Ответа не последовало.
— Вы здесь из-за меня, Гудрич, так? Именно это я должен понять? Пришел мой час? Это конец?
Гудрич казался озадаченным; весь его вид свидетельствовал, что он хотел бы избежать этого разговора.
— Я не говорил этого.
Натан продолжал — быстро и громко:
— Именно таким образом вы действуете? «Внимание, вам осталось жить неделю! Поторопитесь сделать последние приготовления!»
Гаррет попытался объяснить:
— Я просто это знаю, и все…
— Прекрасно. Покажитесь врачу, Вестник! — На этот раз Натан действительно ушел.
Гаррет допил кофе и потер пальцами виски. Через стекло он видел удаляющийся силуэт Дель Амико. Белые хлопья снега падали на волосы, слепили глаза, но Натан, казалось, не замечал этого. Из динамиков у стойки доносились звуки джазовой композиции Билла Эванса. Грустно…
6
Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь? Не приходится ли средь бела дня зажигать фонарь?
Ницше [1]
— Сколько дней я был в отпуске за последние три года?
Шесть часов вечера. Натан сидел в кабинете директора Эшли Джордана и просил дать ему две недели отпуска. Их связывали сложные отношения. В начале карьеры Натан был протеже Джордана, но в ходе работы Эшли постоянно подавлял амбиции молодого коллеги, упрекая в том, что Натан тянет одеяло на себя. Натан быстро понял, что Джордан не тот человек, который станет смешивать бизнес и дружбу. Он прекрасно знал, что, если однажды у него возникнут серьезные проблемы, к Эшли обращаться бесполезно.
Натан вздохнул: последние события глубоко его потрясли. А тут еще эта боль в груди… По правде говоря, он не знал, что и думать о бреднях Гудрича. Ясно одно: ему нужно взять отпуск и уделить внимание дочери. И он повторил вопрос:
— Сколько дней я был в отпуске за последние три года?
— Ни одного, — признал Джордан.
— Сколько дел я проиграл?
Джордан вздохнул и не сумел сдержать легкой улыбки: он знал эту песню наизусть.
— Ты не проиграл ни одного дела за последние несколько лет.
— Я не проиграл ни одного дела за всю свою карьеру, — уточнил Натан.
Джордан согласился, потом спросил:
— Это из-за Мэллори, да?
Натан заговорил о другом, будто не слышал вопроса:
— Послушай, я возьму с собой ноутбук.
— Ты не проиграл ни одного дела за последние несколько лет.
— Я не проиграл ни одного дела за всю свою карьеру, — уточнил Натан.
Джордан согласился, потом спросил:
— Это из-за Мэллори, да?
Натан заговорил о другом, будто не слышал вопроса:
— Послушай, я возьму с собой ноутбук. Возникнет какая-нибудь проблема — буду на связи.
— Ладно, бери отпуск, если хочешь. Тебе не нужно на это мое разрешение. Я сам прослежу за делом «Райтби». — И, давая понять, что разговор окончен, Джордан погрузился в цифры на экране компьютера.
Но Натан не собирался уходить просто так, он продолжил, повысив голос:
— Я прошу немного времени, чтобы побыть с дочерью. Не понимаю, почему это становится проблемой.
— Никаких проблем. — Джордан поднял глаза. — Единственная загвоздка в том, что это неожиданно, а ты прекрасно знаешь — в нашем деле мы обязаны предвидеть все.
Будильник зазвонил в пять тридцать. Несмотря на несколько часов сна, боль не отступала — наоборот, сдавила грудную клетку, перешла на левое плечо и начала пульсировать в руке. Натан не отважился встать с постели сразу после пробуждения, он глубоко дышал, стараясь успокоиться. Это помогло — боль ушла, но он еще минут десять лежал и думал о том, чем будет заниматься сегодня. Наконец принял решение. «Черт возьми! Я не собираюсь сидеть сложа руки. Я должен знать!» Встал и быстро направился в душ. Очень хотелось кофе, но пришлось отказаться: анализ крови делают натощак. Тепло оделся, спустился вниз на лифте, быстрым шагом пересек холл. Остановился поздороваться с портье, которого уважал за вежливость.
— Здравствуйте, Питер. Как вчера сыграли «Кникс»?
— Выиграли двадцать очков у «Сиэтла». Вард забил несколько красивых мячей.
— Очень хорошо, надеюсь, что выиграют и у «Майами»!
— Вы не бегаете сегодня?
— Нет, механизм вышел из строя.
— Выздоравливайте скорее…
— Спасибо, Питер, удачного дня.
На улице было темно и прохладно.
Натан перешел дорогу и поднял глаза на башни «Сан-Ремо»: вон оно, окно его квартиры в северной башне. Как всегда, повторил про себя: «Все не так плохо». Действительно, совсем неплохо для парнишки, выросшем в грязном квартале на юге района Квинс. У него было трудное детство, в условиях крайней экономии. Жили они вдвоем с матерью; нормально питаться удавалось только благодаря талонам, которые выдавали нуждающимся.