Ну, что-то мы оставили в Каире, что-то — позднее, в Сафи, но и в окончательном своем ассортименте бортовая аптечка «Ра» охватывала, в общем, все разделы медицины. Исключены были лишь детские болезни и гинекология.
Второй этап моей деятельности наступил в предотъездные дни, и он касался уже не лекарств, а людей. Всех членов экипажа нужно было тщательно обследовать, мне очень помог в этом доктор Катович из Польши, который работал в то время в марокканском правительственном госпитале. Мы сделали всем электрокардиограммы, определили группу крови на случай, если понадобится переливание. Выяснилось, что у пятерых из нас первая группа, а, у двоих — четвертая, так что никаких затруднений при переливании не встретилось бы, это немало порадовало.
Помимо всего остального, пришлось гнать всех шестерых — и самому идти — к зубному врачу. Жорж Сориал и Норман Бейкер оказались на высоте, а мы с Хейердалом попались, и Абдулла, и чуть-чуть Сантьяго.
Наставал день отплытия, встречал я его во всеоружии — не только загрузил медикаментами два ящика, отведенных в хижине на мою долю, но и отобрал один ящик у Сантьяго, и чувствовал себя, как всякий удачливый завоеватель, превосходно, — и вот рано-рано утром мне в номер позвонил Норман и сказал, что ему совсем нехорошо.
Градусник показал тридцать девять и девять, и это было для меня как ледяной душ. Нам ведь выходить через пару часов!
Если бы обнаружилась пневмония, я не раздумывая наложил бы на старт свою докторскую лапу, поломал бы график — и загорать бы нам в Сафи еще невесть сколько. Но пневмонии не было, имелся бронхит, и я поддался на Нормановы уговоры. Чуть не под руки мы довели его до корабля и уложили в каюте, откуда он хриплым голосом отдавал свои морские распоряжения, словно раненый, но не покинувший поста адмирал.
Абдулла, как упоминалось, знакомился с морем крайне мучительно; у Сантьяго объявился дерматит на интересном месте — бедняга еле-еле ковылял (а назавтра совсем слег); сам я вдруг закашлял; хорошенькое было начало!
После того как якорь выбран и швартовы отданы, порядочный путешественник достает записную книжку и заносит в нее для памяти что-нибудь вроде: «Итак, я в пути! Солнце светит, волны искрятся, чайки кричат, парус надувается!»
Запись, сделанная мной в тот день, гласила:
«Рондомицин, анальгин, тетрациклин, делалгин — марганцовка — пипальфен — аспирин — госпиталь «Ра»!!!».
Мы и впрямь были плавучим госпиталем, на котором, к тому же, сразу сломались оба руля и рей, — но об этом позже. А что касается болезней, то понемногу все образовалось. Через трое суток, выйдя впервые на связь, Норман обстоятельно доложил жене и детям, что «стараниями русского врача дело пошло на поправку». Сантьяго тоже полегчало, хотя долго еще я водил его вечерами в свой «медицинский кабинет», на корму, и там, балансируя на шаткой палубе, пользовал его ванночками и примочками. Освоился и Абдулла, жизнь вошла в колею, и я снял свой «белый халат».
Но пока довольно о «Ра-1», так можно потерять ориентировку и забыть, где мы с вами находимся.
А находимся мы на борту «Ра-2», идет восьмой день пути или, может, девятый, неважно, все они сейчас одинаковы, буй болтается сзади, парус обвис, ветра нет.
Пытались утром идти с помощью дополнительного весла, Норман взял его — трехметровое — и около часа греб, как гондольер. Это мало помогло. Тогда Жорж предложил «Зодиак» и себя в качестве буксира, зацепил нас и принялся грести, и корабль слегка пошел! Но, разумеется, Жоржа ненадолго хватило, да и никто — он сам прежде всего — не принимал такой вариант всерьез, мыслимо ли вручную волочить за собой многотонную ладью?
Жорж, обуреваемый идеями, решил запустить на «Зодиаке» мотор — как отнесется «Ра» к механической тяге? Ничего, терпимо отнесся, у носа появился бурунчик, но Тур призвал экономить бензин, он может понадобиться, когда подойдем к мысу Юби.
Ах, Юби, основная наша проблема! За прошлые сутки мы проделали всего пятнадцать миль, хорошо хоть не к берегу, а нужно выйти еще западнее, между злосчастным мысом и Канарскими островами, — вот тогда любой ветер к нашим услугам, даже северный, а кроме того, там начнется Канарское течение.
Тур вычитал в лоции, что в здешних местах ветер бывает три с половиной дня в году, и почему-то обрадовался — наверно, тому, что практика сошлась с теорией. Правда, выгоды нам от этого совпадения мало.
Движемся толчками, то дернемся, то станем и беспомощно качаемся на крохотных волнах. Дабы лучше держать курс, у нас по носу сооружены гуары, выдвижные кили на манер индейских. Их конструкция вызывала уйму опасений, но они с честью выдержали шторм, немного выручают сейчас, а у мыса Юби, возможно, помогут и более основательно.
Мимо прошли два приличных кита — вот бы запрячь! — а у кормы замечена небольшая акула. Жорж загорелся: половим! — и приволок громадный, полуметровый крюк, нацепили на него кусок колбасы и спустили в океан, там он и обретается безо всякого эффекта.
К вечеру Кей нас порадовал, трудился часа два, как всегда, кропотливо и добросовестно, и приготовил японский суп, рис и салат. Ели, хвалили, благодарили — Кей таял от удовольствия.