— Какой противовес?
— Который из мачты…
— Ах, противовес? Нет, мы сделаем кое-что получше. У нас будет волнорез.
Сегодня положительно день новых идей. Та, какую излагает Тур, не без сумасшедшинки, но, кто знает, возможно, польза и будет. Он решил выставить мачту не перпендикулярно корпусу корабля, а параллельно ему, укрепить вдоль борта на коротких держалках, чтобы рядом с нами плыло подобие стенки мола.
Сдается мне, я знаю, в чем истинный корень подобных проектов. На корабле находится отличный, толстый и длинный кусок дерева, и грешно даже подумать, что такое богатство останется без применения.
Так или иначе, а два следующих дня Тур и Норман увлеченно копошились на палубе возле бывшей мачты, сверлили дырочки, присоединяли всяческие деревяшки и, наконец, объявили: «Готово». Оставалось лишь переправить новоиспеченный волнорез с левого борта на правый, эту операцию надлежало совершить водным путем — сбросить бревно и обвести его вокруг кормы. А за кормой у нас, если помните, болтается на канате красный поплавок-буй. Буй вытащили — линь помешал бы проводке бревна, и впервые за все дни плавания мы оказались без хвоста.
Я в этом не участвовал, стоял на вахте и не видел толком, что там у мачты происходит. Знал только, что там Норман, Тур, Сантьяго и Жорж. Последний то и дело озабоченно шмыгал мимо меня, используя мостик как кратчайшую дорогу с борта на борт. Явившись в очередной раз, он с должной солидностью известил, что предстоит ведение подводных работ, по-хозяйски огляделся, весь — занятость и энергия, увидел, что буй не в воде, моментально вернул его на место и проследовал дальше, с видом человека, которому за все приходится отвечать.
Вскоре я услышал крик. Мачта, предмет стольких забот, качалась на волнах, с каждым мигом отставая от корабля. На корме появился Жорж и, недолго думая, плюхнулся в воду.
Я даже не успел вообразить возможные последствия этого безумного шага, а он уже вынырнул, схватил линь, на котором болтался буй, догнал мачту, благо она плыла вдоль веревки, оседлал ее и, вцепившись в веревку у самого буя, ожидал, когда мы его вытащим.
Общими усилиями вытянули и Жоржа, и мачту. Жорж пыжился, но Тур вместо похвалы как следует его отчитал. И правильно. Не обеспечь себе Жорж буя — случайно, совершенно случайно! — что бы с ним стало?! «Ра» не имеет ни тормозов, ни заднего хода, и человек за бортом для нас — навсегда за бортом.
Помню свое первое купанье в прошлом плаваньи. С утра было ясно, что день предстоит жаркий. Солнце светило вовсю, океан вел себя необычайно спокойно. Я пришел на корму умываться и увидел Карло, он в голом естестве плескался возле борта, привязавшись к деревянной поперечине. Он фыркал и повизгивал от удовольствия. Тур попробовал воду ногой: «Ледяная!» — но я рискнул и забарахтался рядом с Карло, согнав Тура брызгами с его места. Конечно, вода не очень теплая, но до того приятно принять ванну, пусть соленую, после двенадцатидневного перерыва!
Намылился, хорошо помылся, вылез освеженный — и тут же упустил мыло, потянулся за ним, но оно уплывало, уплывало, а Тур, заметив мой жест, сказал:
— Осторожно! Мы все-таки движемся!
Да, мы двигались, хотя и ветра почти не было, и парус висел как неживой. И, представив себе, как я только что плескался на тоненьком шкертике, я ощутил на секунду некий неуют…
«Последующие события развертывались куда стремительнее, чем о них можно рассказать.
Пытаясь схватить мешок (спальный мешок Торстейна, упавший за борт. — Ю. С), Герман плохо рассчитал свои движения и оказался за бортом. Сквозь гул волн до нас донесся слабый призыв о помощи, затем слева от плота промелькнула голова и рука Германа; позади него в воде извивалось что-то зеленое и непонятное. Он делал отчаянные усилия, чтобы пробиться к плоту сквозь мощные валы, которые отнесли его в сторону. Торстейн нес в это время вахту у руля, сам я стоял на носу — мы первые обнаружили падение Германа и даже похолодели от ужаса. Крича что есть силы «человек за бортом!», мы бросились к спасательным снарядам. Остальные даже не слышали крика Германа, такой гул стоял на море; но тут все заметались по палубе.
Герман был превосходным пловцом, и хотя было совершенно очевидно, что он подвергался смертельной опасности, мы всей душой надеялись, что ему удастся догнать плот.
Торстейн был ближе всех к Герману; он кинулся к бамбуковому вороту с тросом, которым крепилась спасательная лодка. Это был первый и единственный раз за все плавание, когда трос заело! Теперь все решали секунды. Германа отнесло уже к корме, и его единственной надеждой оставалось успеть дотянуться до весла и зацепиться за него. Он сделал рывок, стараясь ухватиться за лопасть… тщетно — она выскользнула у него из рук. И вот мы увидели, как наш товарищ очутился как раз в той зоне, которая — как мы не раз имели случай убедиться в этом — была вне нашей досягаемости. Мы с Бенгтом спустили на воду надувную лодку; в это же время Кнют и Эрик пытались добросить до Германа спасательный круг. Он всегда висел наготове с длинным тросом у наружного угла хижины, однако сегодня напор ветра был таким сильным, что круг неизменно отбрасывало обратно на плот. Как ни напрягал свои силы Герман, он все более отставал от плота, и расстояние это увеличивалось с каждым порывом ветра. Было ясно, что ему уже не удастся сократить просвет. Оставалась еще слабая надежда на надувную лодку. Без тормозящего ее движение троса мы, возможно, и смогли бы пробиться к Герману, но как потом нагнать «Кон-Тики»? Как бы то ни было, решили мы, втроем на лодке можно еще на что-то надеяться, а один в море он был заведомо обречен.