Обрезанный нос нашего корабля все-таки слишком высок. Парус трется о папирус и по кромке разлохматился. Жорж и Карло отпилили еще метр с лишним. Теперь у нас вообще нет носа, торчит безобразно толстый и тупой пень.
Погода сносная, но переменчивая, иногда накрапывает дождь, несильный и недолгий.
Ночная вахта — вновь полуторачасовая. Управлять легко, океан лениво плещет о борта. Небо чистое, удивительно звездное, луна еще не появилась, и поэтому звезды особенно сочны. Я засветил «летучую мышь» и уселся на камбузе за дневник, но расслабился и задумался, глядя в небо.
В такие моменты особенно приятно сидеть, развалившись, вытянув ноги, и думать — ни о чем конкретно, просто просеивать всякое разное сквозь дремлющий мозг — и вдруг вспомнить удивленно, что помимо этого твоего мира, сжатого со всех сторон океаном, есть еще и другой, огромный, там живут твои друзья и враги, —
Мы — дети того мира, менее натурального, более сложного, и не можем жить без него. Тоскуем. Тянет.
Утро встретило нас отличным солнцем, теплым ветерком и спокойным океаном. Ветер дул с востока. И мы шли бейдевинд, не испытывая никаких хлопот с управлением.
После завтрака Тур опять затеял беседу о плавучести и объявил, что, пожалуй, необходимо сконцентрировать весь лишний папирус под капитанским мостиком. Надо так надо — мы с Сантьяго собрали с крыши беспризорные стебельки, запаслись веревками и полезли под мостик, туда, где вода урчала и плескалась, переваливала через деревянные поперечины и со свистом просачивалась сквозь бамбуковую шторку.
В придачу к папирусу запихнули туда же большую пустую канистру и с облегчением выбрались наружу.
Чего-то мне с утра не хватало, никак не мог сообразить чего. И внезапно осенило: голубь. Исчез голубь. Мы искали его по всему кораблю, но тщетно. Как, когда и зачем он покинул нас, куда увлек его непонятный инстинкт? Сможет ли он преодолеть девять сотен миль и добраться до суши?
Это навсегда останется тайной.
Не знаю, как для кого, а для меня исчезновение Юби означало, что путешествие вступает в финальную фазу…
Следующий день, вернее, ночь, надолго врежется в память.
Было воскресенье, светило солнышко, мы занимались личными делами. Я помылся, побрился, потом мы с Сантьяго вдоволь пофотографировали друг друга, облазили весь корабль и снялись, где только могли, отщелкали три пленки. Тур поощрял нас подходящими к случаю цитатами из корана — эта книжища как раз лежала у него на коленях, и он с наслаждением ее изучал.
К вечеру погода начала портиться. Мы пошли спать, я задремал, но слышал, как Жорж разбудил Тура на вахту, а когда Жорж стал устраивать себе постель, я проснулся совсем и лежал с открытыми глазами.
Тур справлялся с веслами с трудом, корабль шел зигзагами — я чувствовал это по тому, как периодически в хижину задувал ветер, а так бывает, когда «Ра» слишком отворачивается влево.
Захлопал парус. Я не выдержал, выбрался на палубу спросить, в чем дело.
— Ветер изменился, трудно удерживаться на курсе.
— Может, парус привести к ветру?
Для этого надо перебраться на правую сторону кормы, где бушуют волны, в темноте отвязать и вновь закрепить брас — мне совершенно не хотелось туда спускаться, и, видимо, Тур это понимал.
— Не стоит, подождем.
Я вернулся в хижину, улегся. Ветер был очень сильный. Вновь захлопал парус, раз, два, три — нет, не спалось, не лежалось. Вылез и опять предложил свои услуги.
— Хорошо, давай.
Взял страховочный линь, опутался им и ощупью полез в преисподнюю. Волны клокотали сначала у щиколотки, потом у колен, потом у пупка. Mope фосфоресцировало и пенилось. Подумал было об акулах, но некогда о них думать, парус полощет — где здесь конец правого браса? Кто изобрел эту систему?! Я чертыхался, хлебал соленую воду и проклинал свою инициативность. Все же удалось отвязать и подтянуть то, что надо, и Тур обрадовался: стало легче. Я посидел на крыше, пытаясь просохнуть, но забрызгал дождик, и вообще давно пора спать.
Однако не суждено мне было ни заснуть, ни отогреться. Парус хлопнул, как бы примериваясь, и забарабанил канонадно. Ветра в хижине не было, значит, на сей раз мы отклонились вправо к северу. Это еще хуже, так как почему-то корабль поворачивает с юга на север послушней, чем наоборот. Снова вылез на палубу и взялся теперь уже за левый брас.
После нескольких минут борьбы понял, что одному не совладать, и позвал Карло. Но и вдвоем мы не могли помочь делу. На палубе появились заспанные Кей, Норман, Сантьяго. Парус бился бешено, рей стучал о мачту. Брас обрывал руки, а прочие концы, свисавшие с паруса, хлестали так, что в любой миг можно было остаться без глаз.
— Давайте сбросим якорь! — прокричал Тур.
Вскоре якорь-парашют был за бортом. Сперва он не желал раскрываться, но, раскрывшись, потянул лихо, так, что едва успевали травить линь. Все сто метров были моментально размотаны, натянулись, и мало-помалу «Ра» лег на курс.
Теперь надо было якорь извлекать.
Мы тянули его с Карло вдвоем, выбились из сил, упустили линь, он, свистя, скользнул за борт — начинай сначала. Кликнули Сантьяго, впряглись втроем — никак. Линь, стервец, натягивается и пружинит, норовит стащить в океан, ладони горят, и мышцы рук становятся деревянными.