Какие же у нас на «Ра» подобрались интересные люди, честное слово! И как удачно, что у нас есть скамейка-завалинка, словно специально созданная для вечерних бесед!
Получилась она — напоминаю — сама собой. Облегчали правый борт, убрали оттуда запасные весла и их обломки, унесли веревочные бухты, связки папируса и соломенные циновки, вскрыв таким образом модерновое великолепие — канистры с водой, бензином, керосином и двухтактной смесью. Мы передавали канистры по цепочке Туру, Тур их устанавливал в ряд вплотную к хижине и крепил канатом. Затем Жорж и я просунули в ручки канистр дощечки, расстелили сверху пустые бурдюки, укрыли их парусиной и уселись торжественно.
И не было с тех пор на «Ра-1» более уютного места.
Сейчас, на «Ра-2», в нашем распоряжении не кустарщина из канистр и бурдюков, а заранее предусмотренное, тщательно выполненное, комфортабельное сиденье. От прежней завалинки остались лишь размеры и форма. И, как иногда случается, — магазинная игрушка не заменит самодельной, а за роскошным письменным столом пишется хуже, чем когда-то на подоконнике, — сумерничаем мы теперь далеко не так часто, как в прошлом году…
Но все же иногда собираемся, и, как в добрые старые времена, возникает разговор о том, о сем — об антропологе Герасимове и режиссере Герасимове, о Чарли Чаплине, о Гагарине, и тогда обнаруживается, что нам еще есть о чем друг другу порассказать.
Завожу речь об Антарктиде, о трехстах днях зимовки на станции «Восток», на четырехкилометровой высоте, о том, что неправ Джек Лондон — даже при минус 80 °C слюна не замерзает на лету, — Норман ахает: минус восемьдесят, это же надо! — ну что ж, я тоже сейчас это с трудом себе представляю, наступила долгожданная «маньяна», дни стоят жаркие, щеголяем в шортах, жарим ляжки, и — бедный нос мой! —
Вступает в беседу Тур, и уже мне приходится изумляться. Кнют Хаугланд, сотоварищ Тура по бальсовому плоту, нынешний директор музея «Кон-Тики» — маленький, застенчивый Кнют, — он, оказывается, национальный герой Норвегии, кавалер орденов Англии, Франции, Бельгии, Швеции, Дании!
Мало того, что он был в диверсионной группе, взорвавшей фашистский секретный завод тяжелой воды, — операция широко известная и чрезвычайно значительная, появись у нацистов ядерное оружие — кто знает, сколько бы еще они натворили зла? — так вот, мало этого, Кнют Хаугланд еще являлся главой норвежского радиоподполья. Гестапо охотилось за ним и почти ловило, но он чудом уходил. Позже, после победы, преданный суду и осужденный крупный гитлеровский чин попросил напоследок об особом одолжении — пусть ему покажут человека, за которым он чуть не всю войну гонялся. Ему устроили встречу с Кнютом. Гитлеровец взглянул и не поверил, а поверив, страшно расстроился — проиграть юберменшу, Верзиле-Косая-Сажень-в-Плечах — куда ни шло, но такому замухрышке и коротышке! —
Весьма это показательно и примечательно, что ядро экипажа на «Ра» составляют люди с достойным военным прошлым. Карло, Тур — их убеждения выстраданы, они, по сути дела, еще тридцать лет назад, один на севере Европы, другой на юге, готовили нынешний интернациональный рейс «Ра». Однажды Карло, задумавшись, принялся насвистывать: «Белла, чао, белла, чао, белла, чао, чао, чао…» — и тут же откликнулся Тур, так они и свистели вдвоем: «Белла, чао, чао, чао», песенку, знакомую нам по итальянским, а особенно по югославским фильмам, — и оба, наверно, были в ту минуту мыслями далеко-далеко…
Тур как-то заявил, что кое-кого из нас он знает еще по «Кон-Тики». Эрудит и интеллектуал Сантьяго похож на Бенгта Даниэльссона, педантичный Норман напоминает Кнюта Хаугланда, глядя на разбитного Жоржа, Тур вспоминает Эрика Хессельберга… Я, как он говорил, похож на увальня Торстейна Робю, погибшего, к несчастью, несколько лет назад на пути к Северному полюсу.
Возможно, известное совпадение темпераментов и характеров и впрямь имелось; вернее же всего, Тур делал нам комплимент. Он как бы давал нам понять, что мы пополнили собой число его надежнейших, испытаннейших, вернейших друзей, — и это было очень приятно.
Друзья Хейердала, друзья «Кон-Тики» и «Ра», — совсем особая тема, ее здесь невозможно не то что исчерпать, а даже и ощутимо затронуть. Что бы случилось с кораблем, если бы на его борту собрались все, кто помогал нам, кто желал нам удачи, кто сейчас о нас думает с гордостью и беспокойством? Закон Архимеда подсказывает: «Ра» тотчас затонул бы под невероятным грузом. А я не физик, я рассуждаю иначе: мы полетели бы над волнами, как птицы, потому что дружба не топит, наоборот, она тянет ввысь.
Петер Анкер, норвежский посол в ОАР, добывший для строительства корабля эфиопский папирус; капитан Арне Хартмарк, спутник Тура по экспедиции на остров Пасхи, вместе с капитаном Альбертом Дюбоком из Бельгии помогавший нам готовить старт; Рамон Браво, лишь по нелепой грустной случайности не ступивший на борт «Ра» (хотя я отнюдь ничего не имею и против Сантьяго Хеновеса, который Рамона заменил); советские медики, норвежские моряки, американские радиолюбители; друг Тура из США Фрэнк Таплин, совершивший не одну поездку через океан, дабы помочь Туру организационно, и ставший связующим звеном между Туром и У Таном; учитель из итальянского города Империя милейший Анжело Корио, который ведал снабжением и оснащением «Ра-1»; виноделы из Новочеркасска братья Потапенко — это их «Аку-Аку» мы пьем на своих праздниках; нет, всех и не перечислишь.