Эльрик протянул раскрытую ладонь:
— Даже тебе, Проклятый Принц, не дано безнаказанно владеть моим рунным мечом. Неужто ты не знаешь, что мы с ним — одно? Не знаешь, что мы с этим клинком — братья? И что у нас есть и другие родичи, что всегда готовы прийти нам на помощь? Ведомо ли тебе, что за оружие ты держишь в руке?
— Лишь то, о чем гласят легенды. — Гейнор вздохнул. — Но мне захотелось узнать самому. Не одолжишь ли ты мне свой меч, принц Эльрик?
— Проще мне было бы одолжить тебе руку или ногу. Верни мне его.
Гейнор медлил. Он внимательно разглядывал руны, изучал балансировку клинка. Затем вновь стиснул рукоять.
— Я не боюсь смерти от твоего меча, принц Эльрик.
— Не думаю, что у него достанет на это силы, Гейнор. А ты желал бы этого, не так ли? Он способен забрать твою душу. Может изменить тебя, превратить в чудовище. Однако лишить тебя жизни — сомневаюсь…
Прежде чем вернуть альбиносу оружие, закованный в броню воин задумчиво провел по клинку пальцем.
— Может, это и есть сила противо-равновесия…
— Никогда о такой не слышал. — Эльрик повесил ножны на пояс.
— Говорят, эта сила превыше даже владык Высших Миров. Самая опасная, жестокая и действенная во всей множественной вселенной. Говорят, противоравновесие способно одним ударом изменить всю природу мироздания.
— Мне ведомо лишь одно: Судьба свела нас с этим мечом, — промолвил Эльрик. — Наши судьбы связаны неразрывно. — Он не без любопытства осмотрелся по сторонам. Кабина Гейнора показалась ему более чем скромной. Меня мало интересуют вопросы мироздания, принц. И желания мои куда скромнее, чем у большинства. Мне нужны лишь ответы на некоторые вопросы, которые я задаю сам себе. Я был бы рад никогда в жизни не знать о владыках Высших Миров, их затеях и интригах. Да и о Равновесии тоже.
Гейнор отвернулся.
— Странное ты создание, Эльрик Мелнибонэйский. И мало пригоден быть слугой Хаоса, как я погляжу.
— Я, вообще, мало для чего пригоден, сударь, — отозвался на это Эльрик. Служение Хаосу — это просто семейная традиция.
Шлем Гейнора развернулся к альбиносу.
— Так ты думаешь, что возможно полностью изгнать и Хаос, и Закон… Изгнать их из всей вселенной?
— Не уверен. Но я слыхал о таких местах, где ни Закон, ни Хаос не имеют власти. — Эльрик поостерегся в открытую поминать Танелорн. — И слышал о таких, где царит Равновесие…
— Я тоже слышал о них. И даже жил в таком месте… — Из-под переливающегося шлема донесся жуткий смешок. Проклятью Принц отошел в дальний угол каюты и уставился в стену.
Последние слова он произнес с такой ледяной яростью, что Эльрик отшатнулся, словно от удара. Как будто стальной клинок пронзил его до самого сердца…
— О, Эльрик, как я завидую и ненавижу тебя! Ненавижу за твою ненасытную любовь к жизни! За то, каким я был прежде и каким стал ныне, я ненавижу тебя! А за то, к чему ты стремишься, я ненавижу тебя сильнее всего…
В дверях альбинос обернулся взглянуть на Гейнора. И ему подумалось, что броня, сковавшая тело Проклятого Принца, служит не для того, чтобы защищать хозяина от всего, что могло бы причинить ему вред.
И ему подумалось, что броня, сковавшая тело Проклятого Принца, служит не для того, чтобы защищать хозяина от всего, что могло бы причинить ему вред. Нет, броня эта давно уже превратилась в клетку.
— Что до меня, Гейнор Проклятый, — произнес он мягко, — то мне от всей души жаль тебя.
Глава четвертая
Земля! Конфликт интересов. О природе ликантропии
В моем мире, сударь, как ни жаль это признавать, но человеческие предрассудки могут сравниться лишь с человеческой глупостью. Конечно, никто сам не упрекнет себя в предубежденности. И мало кто рискнул бы сам себя назвать дураком… — Так говорил Эрнест Уэлдрейк, обращаясь к штурману за завтраком. Свинцовое море нависало над ними непомерной тяжестью, а густые черные волны катились вдаль с извечной неспешностью.
Эльрик, пытаясь прожевать малосъедобный кусок солонины, заметил, что такова природа любого общества, в любом мире множественной вселенной.
Штурман обратил на альбиноса пронзительный взгляд серо-зеленых глаз. Но голос его звучал неожиданно добродушно:
— Мне встречались целые Сферы, где разум и доброта, уважение к себе и другим не мешали ученым и философским изысканиям — и где мир сверхъестественного поминали лишь в легендах…
Уэлдрейк не мог сдержать улыбки.
— Даже в моей родной Англии, сударь, такое совершенство было редкостью.
— Я и не говорил, что совершенство легко отыскать, — пробормотал Эсберн Снар. Гибким движением он поднялся с места, взглянул в черно-зеленое небо, потянулся, облизал тонкие губы, втянул в себя ветер и направился на нос к спящему в клетке ящеру, чьи вопли утром пробудили всех пассажиров. — Там, наверху, комета! — Он ткнул пальцем в небосвод. — Значит, умер какой-то принц. — В голосе его звучало странное удовлетворение.
— Там, где я жил прежде, — донесся до них мелодичный голос Гейнора Проклятого, лишь сейчас показавшегося из каюты, — говорили, что комета появляется, когда умрет поэт. — Он похлопал Уэлдрейка по плечу закованной в сталь рукой. — У вас на родине нет такой приметы?
— Я вижу, нынче утром вы в недобром расположении духа, — отозвался тот негромко. Гнев пересилил страх. — Должно быть, подобно вашему ящеру, страдаете от несварения желудка?