Рядом в клетке, крепко зажмурившись, спало чудовище. Оно храпело, сопело и причмокивало толстыми пористыми губами, и в этот миг поэт ощутил нечто сродни жалости к этому созданию, пойманному Гейнором в ловушку, как и все остальные на корабле. Луна выскользнула из-за туч, отражаясь в чешуйках твари, озаряя синеватым светом кожистые складки шкуры и полупрозрачные перепонки между огромными пальцами, и, глядя на это, Уэлдрейк поразился столь странному сочетанию уродства и красоты.
Затем он подумал о себе самом, на ум ему пришла строка, ритм, он зашарил по карманам в поисках пера, чернил и пергамента и при свете луны принялся сочинять поэму, полную романтических противопоставлений Поэта Уэлдрейка и Ящера Кхоргаха — что было отнюдь не просто, подумал он не без самодовольства, особенно если попытаться сделать это двухстопным ямбом…
Труба гремит.
Душа болит.
Кто поздно встал
Тот проиграл.
Это занятие так поглотило его, что лишь под утро голова поэта наконец коснулась подушки, и он погрузился в сладостные любовные грезы.
На рассвете все, кроме Уэлдрейка, собрались на палубе. С низко нависшего неба лениво сочился дождь. За ночь стало очень жарко и влажно. Эльрик от всей души пожалел, что не может ходить обнаженным. Такое впечатление, что он двигался в теплом, меду. Штурман был на носу, рядом с ящером; казалось, они о чем-то совещаются. Затем седоволосый моряк вернулся к Гейнору, Черион и Эльрику, дожидавшимся под навесом, по которому с унылой монотонностью барабанили дождевые капли. Он стряхнул воду с рукава шерстяной рубахи.
— Эта гадость как ртуть. Попробуйте проглотить пару капель. Вреда не будет, но у вас это вряд ли получится: придется жевать. Ну ладно, принц Гейнор Проклятый, мы заключили сделку и первую часть я исполнил. Теперь ты должен вернуть то, что мне принадлежит. Ты обещал сделать это, прежде чем мы войдем в Вязкое Море.
Взгляд серо-зеленых глаз был прикован к мерцающему шлему. Это был взгляд человека, не знавшего страха.
— Верно, — говорит Гейнор. — Так мы договорились… — Он колеблется, точно раздумывая, не нарушить ли обещание, но решает, что больше выиграет, если исполнит его… — И, разумеется, я сдержу слово. — Он уходит с палубы вниз, возвращается с небольшим свертком, похожим на свернутый плащ, и отдает его штурману. На миг глаза того вспыхивают странных огнем, рот кривится в усмешке, затем лицо его вновь становится невыразительным. Со свертком под мышкой он возвращается к клетке и перебрасывается еще несколькими словами с ящером. Затем принимается отдавать команды:
— Впередсмотрящего наверх! Гребцы по местам! Парус поднять!
Штурман уверенно расхаживает по черному с желтым кораблю — опытный мореход, человек недюжинного ума и способностей, такой, каким и должен быть истинный капитан, — он подбадривает, насвистывает, шутит со всеми, даже с гигантским ящером, который, выбравшись из отпертой Черион клетки, вскарабкался потихоньку на нос и улегся там на палубе, глядя, как судно входит в узкий проход между скалами (указанный штурманом), где черные волны встречаются с белыми и легкая пена смешивается с висящими в воздухе каплями жидкого свинца.
Нос корабля — острый, точно бритва, на манер бакрасимов полуострова Вилмир, — взрезает эту густую массу.
Теперь приказы хриплым ревом отдает ящер, а штурман передает их рулевому, и они входят в Вязкое Море, входят во тьму, входят в мир, где от неба, похожего на растянутую шкуру, отражаются все звуки и отголоски звуков, и кажется, будто голоса мириадов мучеников бьются в истерзанные уши, и за их гвалтом ничего нельзя расслышать. Они уже готовы просить принца Гейнора, который сам встал теперь у руля, развернуть корабль, ибо еще немного, и все они погибнут от этой пытки.
Но Гейнор Проклятый не внемлет. Мерцающий шлем ограждает его от буйства голосов, закованное в броню тело бросает вызов вселенной, ее природным и сверхъестественным силам и любой иной угрозе! Смерть никогда не страшила его.
Ящер храпит и машет лапами, штурман передает команды знаками, Гейнор поворачивает рулевое колесо то туда, то сюда, совсем понемногу, как умелая ткачиха — свое полотно, а Эльрик, зажав уши руками, ищет, чем бы их заткнуть, ибо страдания его невыносимы и мозг грозит лопнуть от боли. На палубу поднимается бледный, как призрак, Уэлдрейк…
…и шум стихает. Безмолвие смыкается над кораблем.
— У вас то же самое, — вздыхает поэт с видимым облегчением. — А я боялся, это вчерашнее вино. Или поэзия…
Пораженный, он взирает, как медленно кружит вокруг них слоистая мгла, возводит взгляд к небесам, с которых все еще катятся капли дождя, и без слов возвращается в кабину.
Вязкое Море колышется, и корабль медленно движется сквозь жидкий лабиринт. Ящер урча отдает приказы, штурман кричит, и Гейнор поворачивает к югу. Тварь судорожно машет перепончатой лапой, рулевое колесо крутится вновь, и судно плывет вперед. На лицах команды сумрачное ликование, они принюхиваются к запаху страха, исходящему от черных волн. Как псы — крови, они жаждут этого страха, втягивают в себя густой воздух, они чуют опасность и смерть, они пробуют ветер, как хлеб. А ящер со стоном отдает приказы, пасть его влажная от вожделения, и пар от дыхания клубится у темных ноздрей, ибо скоро его ждет пища.