Если ладья напоминала размерами два «Икаруса», то капитанская каюта — две автобусные кабины. Имея ширину не больше трех метров, а длину — не больше четырех, она оставляла место только для низкого топчана, двух сундуков у противоположной стены и еще одного — у стены за топчаном. В крышке сундука были проделаны выемки для чернильницы и перьев, а из стены выглядывали под углом вверх палочки для свитков. Самих свитков, чернильниц и бумаги на сундуке не имелось.
— Надеюсь, таможенных деклараций мне заполнять не потребуется, — негромко пробормотал Середин.
Окон не было — свет проникал через пропил под самой крышей. Отделки не предусматривалось — все было застелено коврами, оные висели и на стенах, поверх неструганых досок. Единственный свободный уголок занимала жаровня — но разводить огонь в столь скученном месте Олег ни за что бы не рискнул.
Однако Урсула в этой берлоге казалась счастливой до невероятности. Увидев ведуна, она взвизгнула, кинулась к нему и повисла на шее, прижавшись щекой:
— Я с тобой, господин! Я плыву с тобой! Я же говорила, что ты не сможешь меня продать!
— Не искушай меня, девочка, — предупредил Олег, хотя и понимал, что вопрос разрешился со всей невозвратной безнадежностью. — Причалов на реке еще много.
Причалов много, а выбор один. И кто она ему теперь? Подружка, сестра, дочка? Невольница непродажная… Ну, по крайней мере, не жена. И не претендует.
— Я постелю твою шкуру нам на постель?
Нам! На постель! Хотя — другой кровати конструкция берлоги не предусматривала.
— Стели, — махнул рукой ведун. — Стоять тут вдвоем тесно, может, хоть спать просторно будет. И да не оставят меня боги своей милостью — чем же все это закончится?
Он вышел обратно на палубу, оперся о борт рядом с кормчим. За прошедшие несколько минут быстрое течение унесло судно за излучину, город потерялся из виду, и возникло ощущение, что плывут они не в сердце Руси, среди самых обжитых земель, а где-то среди диких лесов, куда еще не ступала нога человека. Разлившаяся вода уже проникла глубоко под кроны, деревья поднимали свои неохватные стволы прямо из речных глубин. Ни тропинок, ни дорог. Только вода.
— Меня половодье один раз в дороге застало, — вспомнил ведун. — Отрезало на холмике, и две недели я там куковал. С голодухи чуть ячмень лошадиный не слопал.
— Бывает, — усмехнулся Коршунов-младший. — Меня однажды ледостав у острова перед Холмогорами подловил. Лед тонкий, человека не держит, но и ладью сквозь себя не пускает. Две недели ждали, пока затвердеет, чтобы на землю зимовать уйти. Меня тогда самого чуть не съели.
— Да, это серьезнее, — согласился ведун. — Это уже у Любовода?
— Нет, хозяин. К купцу меня о прошлом годе отец привел, как вторую ладью спустили.
К купцу меня о прошлом годе отец привел, как вторую ладью спустили. Его самого отец Любовода долго уламывал с сыном походить. На том ведь, сказывали, проклятие. Но как срок проклятия вышел, согласился батя. И понравилось зараз. Удачлив купец молодой. Оттого и меня к нему отец позвал…
— Волгу знаешь?
— Кто же ее не знает? Сегодня день пути к северу будет, а завтра на юг начнем поворачивать. Хотя, коли ветер попутный продержится, еще сегодня можем повернуть.
Ветер не стихал. Ладьи катились по водной глади, пуская в стороны невысокую волну, из-под носа Детки слышалось мерное журчание. Парус напористо выгибался, ни разу не хлопнув. На палубе тянулась такая же спокойная, мерная жизнь. Моряки, полтора десятка человек, сбившись ближе к корме, играли в кости. Судовая рать почти в четыре десятка мечей, полностью состоявшая из скандинавских наемников, точила клинки, разговаривала, пела протяжные песни, развлекалась с невольницами. Любовод по своему обыкновению купил на каждую команду по две девки, дабы мужи сильно по ласкам не тосковали и во время дорожных остановок глупостей не наворотили. Рабынями оказались европейки — белокожие, стройные, со скуластыми вытянутыми лицами. Блондинка, скорее, была жертвой бесконечной войны норманнов с саксами; другая, рыжеволосая, похожая на римлянку, могла действительно быть потомком разбойничьего народа, низвергнутого в руины доблестными соседями. Ныне Италия — не самое спокойное место. Ритмичные стоны женщин с удивительной точностью сливались со скандинавскими мотивами. Этакий гимн путешествующим викингам.
Еще до заката корабли выкатились на простор какого-то озера, но всего за пару часов прошли в виду берега до нового истока и опять втянулись в волжское русло. Начало темнеть.
На корабле Любовода заполоскался парус. Судно снизило ход, позволяя себя нагнать, с кормы закричали:
— Эй, ведун Олег! Ведом ли тебе человек Будута?
— Помню такого! — крикнул в ответ Середин. — А вам зачем?
— На стоянке ночной поговорим! — закричал сам купец.
— Зачем ночью стоять? — не понял Олег. — Время ведь уходит!
— Так ведь не видно пути! Налететь на отмель можно али на топляк какой!
— А мы лампу зажжем, вы на огонь и идите!
Некоторое время на Мамке молчали, потом купец решился:
— Понял, друг! Вперед идите! Мы следом!
Любовод поотстал на две сотни саженей, потом на его мачте опять поднялся парус.