— Борщ, баню, поросенка и комнату, — загибая пальцы перечислил ведун. — Хотя нет, не поросенка. Гуся — самого жирного, тушенного в кислой капусте с тертым яблоком и нарезанной мелкими кубиками репе. Можно прямо сейчас в печь ставить, пусть протомится подольше.
— У меня в светелках на ночь простыни обычно свежие кладутся, — глядя на Урсулу, сообщил хозяин.
Олег тоже оглянулся на невольницу. Одетая с головы до пят с чужого плеча, в изрядно засаленном и кое-где посеченном халате, с торчащими прядями засаленных волос, она больше всего походила на удачливую попрошайку, сумевшую разжиться чьим-то старым гардеробом. Потом представил со стороны себя: всю зиму немытого и нестриженого, спавшего одетым и завернувшимся в шкуру. Если бы не сабля на поясе и не щит у седла да не налатник, мятый и нечищеный, но не самый дешевый — могли и вовсе погнать, дабы приличных гостей не распугивали.
— Простыни свежие — это хорошо, — кивнул Олег. — Но в баню нам еще по полотенцу нужно. Сумки чересседельные ячменем или овсом пусть набьют, но лошадей сеном накормят. Зерном они уже отожрались, как бы колики не начались. А в комнату перину лучшую положи, соскучился я по мягкой постели. Да, и пар квасной сделай. Париться так париться.
Да, и пар квасной сделай. Париться так париться. Потом сдачу отдашь…
Олег запустил руку в одну из сумок, достал золотой динар, что остался у него еще со времен побега из караханидского рабства, подкинул в воздух, а потом метнул Болотнику. Тот ловко поймал монету, оценил на вид, попробовал на зуб и, поняв, что гость платежеспособен, моментально повеселел:
— Свою перину отдам, гость дорогой. Как раз велел мальчишкам проветриться вынести. Сей миг, они тюки снимут и в светелку отнесут. — Он приоткрыл входную дверь, крикнул внутрь: — Эй, Люблин, Малюта! Сюда бегите! В угловую горницу сумы гостя нашего отнесите. Проходите, милые люди, отогрейтесь с дороги. Светелку гляньте. Коли не понравится, зовите, враз любую распахнем. Тыгой меня в детстве нарекли. Зовите, здесь я всегда…
Из избы появились вихрастые мальчуганы в кепочках и атласных рубахах, сноровисто принялись расседлывать коней, снимать узлы и сумки.
— Борщ-то есть? — напомнил Середин.
— Все, что пожелаете! Банька, кстати, протоплена. Недавно купцы помылись, счас девки пол и лавки моют. Чуток потерпите — и можно идти.
— Да, и еще ложка нужна. У девки моей нет, так что куплю какую-нибудь деревянную.
Внутри постоялый двор выглядел близнецом многих сотен таких же дворов, что стояли на разных дорогах и в портовых селениях. Обширная трапезная с проходом в кухню, закрытым пологом; лестница на второй этаж, где обустроены комнаты для гостей; множество оловянных масляных светильников на стенах, затянутые рыбьей кожей окна. Слюду в окнах на постоялом дворе ведун видел только раз — в Новгороде.
Столы у Болотника стояли не вдоль трапезной, во всю длину, а торцами к стенам. Получилось пятнадцать штук, из которых были заняты всего пять. За одним сидели румяные купцы — видать, только из бани; чуть дальше — парочка худосочных путников в простецких суконных кафтанах, за ними — одинокий попик, неторопливо разделывающий запеченного целиком поросенка. За четвертым столом устроилась шумная компания из четырех мужиков в дорогих рубахах, на столе у которых стояла рыба, три блюда с полурастерзанными курицами и медные кувшины, в которых обычно подают вино. В отдалении сидели еще два суровых купца — в тяжелых собольих шубах, с тафьями на бритых головах, они неспешно уписывали за обе щеки гречу с характерными прожилками тушенки, запивая желтоватым медом.
Появление Олега, а особенно Урсулы вызвало среди присутствующих недоуменные, презрительные взгляды, а со стороны шумной компании и вовсе надменный смех — но хозяин ловко отгородил их своей широкой спиной, уважительно проводил к дальнему столу, усадил спиной к прочему люду, и спустя минуту про новых гостей уже забыли.
Вскоре на столе появился горшок с пахнущим чесноком и луком, ярко-малиновым раскаленным борщом, подернутым янтарными пятнами жира, с белоснежной мозговой костью, неровный край которой слегка выступал над огненной поверхностью, стопка из длинных ломтей хлеба, деревянные миски. Огромным половником Олег собственноручно наполнил емкость невольницы, потом свою, вынул из кожаного чехольчика серебряную ложку и, откусив для начала мягкого ржаного хлеба, взялся за еду.
После суровой диеты последних дней наваристый борщ показался Середину верхом кулинарного искусства, и он не успокоился до тех пор, пока не опустошил горшок до последней капли и не высосал из кости всю ее коричневатую плоть, осоловев под конец, как от доброго бочонка пива. Урсула тоже не отставала от хозяина, хотя кости ей, естественно, не досталось. Под конец она лишь несколько раз облизала ложку и с какой-то душевной честностью произнесла:
— Я люблю тебя, господин.
— Первуша я, меня отец послал, — подошел к отвалившимся от стола гостям высокий и плечистый белобрысый парень.
— Первуша я, меня отец послал, — подошел к отвалившимся от стола гостям высокий и плечистый белобрысый парень. — Протоплена баня. Пойдемте, я покажу.