— Ша! — тихо шепнул ведун, и она отступила.
* * *
Выбираться из теплой мягкой перины страшно не хотелось. Уже проснувшись, Олег крутился в ней почти час, наслаждаясь несказанным удобством, и время от времени цыкал на девочку, зачем-то пытавшуюся сделать это наслаждение еще более сильным. Но когда на улице начали ржать кони, стучать копыта разъезжающихся постояльцев, Середин понял: пора выбираться и им.
По лености спускаться вниз он не стал, растерзав на пару с невольницей остатки гуся, после чего оделся в дорогу, отдав дорогой налатник Урсуле, чтобы не выглядела такой уж нищей, а на себя накинул верную потрепанную косуху — не броскую, но поражающую здешних обитателей множеством блестящих молний, которые большинство принимало за заморские украшения.
То, что гость не стал завтракать, Болотника особо не удивило — большинство людей предпочитает набивать брюхо перед сном, а не в дорогу. Он отсчитал полсотни новгородских чешуек сдачи, сообщил, что собрал в дорогу двух запеченных цыплят и кусочек белорыбицы, проследил, как оседлали коней, и проводил ведуна со спутницей до ворот, пригласив заезжать еще.
Отдохнувшие в нормальных стойлах, наевшиеся подзабытого ароматного сена, кони без понуканий ходко пошли рысью, и вскоре селение Мысок осталось далеко позади. Солнце грело старательно, как весной, на зимнике то и дело попадались лужи, а потому даже в простенькой косухе было совсем не холодно. Единственное, что беспокоило ведуна — где-то через час после их выезда позади, на расстоянии около версты, показался небольшой верховой разъезд, который не отставал, но и не нагонял путников. На всякий случай Олег проверил, как выскакивает из кармана кигтень, выпустил петлю, чтобы при нужде одним движением завести в нее руку, перепоясался саблей поверх куртки — и на время выбросил странных преследователей из головы. Кто знает, может, просто попутчики?
Вскоре после полудня лошади устали, начали сбавлять шаг, да и под ложечкой засосало. Завидев рядом с дорогой в лесу утоптанную прогалину среди молодого березняка и ивовых кустов, Олег решил сделать дневку, Пока спешился, отпустил подпруги, пока навесил торбы на морды коней, а невольница нашла в сумках положенный Болотником припас — конный отряд как раз успел нагнать путников, свернуть на поляну следом. Это оказались те самые промысловики, что веселились накануне в трапезной.
Олег привычно оценил расклад: двое с мечами, двое и вовсе с топорами, все четверо без щитов. Ничего страшного — одним числом, без оружия много не навоюешь. Не спеша двинулся к гнедой, на которой висело его снаряжение.
— Доброго здоровья вам, всех благ и спокойного отдыха, — сбив с головы шапку, низко поклонился из седла все тот же рябой мужик. — Прощения мы хотим попросить у тебя, служивый, за вчерашнее.
— Прощения мы хотим попросить у тебя, служивый, за вчерашнее.
— Меха мы вчерась сдали, мил человек, — спешиваясь, подхватил другой. — Вот и загуляли маненько. А хмель, известное дело, из взрослого мужа несмышленыша легко делает.
— Отдарились бы, да нечем ныне. — Рябой тоже спешился. — Посему просто просим нижайше: не держи зла на нас, не держи обиды. Прости за глупость хмельную.
Он низко, до земли поклонился.
— Да ладно, с кем не бывает, — немного успокаиваясь, ответил Олег.
— Ну коли обиды нет, поедем мы далее. Дружбы своей навязывать не станем…
Рябой, кашлянув, нахлобучил шапку, и ведун обнаружил, что его с двух сторон крепко схватили за руки. Пискнула Урсула — молодой промысловик в два прыжка нагнал ее и ухватил сзади, прижав рукой горло.
— Однако же и ты не прав, служивый, — довольно продолжил рябой. — Хорошим людям, землякам своим девки поганой пожалел. Неправильно это, нехорошо. Ты не бойся, вреда-убытка мы тебе чинить не станем. А невольницей попользуемся, больно ладная она у тебя. Может, и серебра отсыплем, коли постараться ей велишь. Ишь, глазищи-то какие…
Рябой прошел мимо к невольнице, окидывая ее жадным взглядом, раскрыл налатник, скинул на снег, содрал через верх слишком большой по размеру поддоспешник. Вместе с ним слетела куртяшка, и мужчина остановился, любуясь обнаженной грудью, соски на которой стали быстро набухать то ли от холода, то ли от стыда. Рябой попытался чуть-чуть их потискать, потом дернул на девице завязки штанов. Те, естественно, упали и…
— Гляньте, мужики! — громко хмыкнул он при виде газовых прозрачных шароварчиков. — Ну прямо зовет и напрашивается!
Промысловики, что удерживали Олега за запястье и около локтя, вперились в соблазнительный наряд, но хватки не ослабили. Рябой же, потискав Урсулу между ног сквозь штанишки, стянул и их, оставив пленницу совершенно голой. Быстро развязал свои шаровары, спустил, нетерпеливо прикрикнул на парня:
— Да опусти же ее, неудобно!
Олег резко отступил назад, отчего руки его неожиданно для пленителей сошлись, сцепил пальцы и сделал широкий оборот против часовой стрелки. Промысловик слева, справившись с неожиданным рывком, крепче сжал хватку, потянул его запястье и локоть к себе, а вот у правого руки оказались вывернуты за спину и пальцы разжались. Ведун тут же цапнул рукоять сабли, рванул, выворачивая вместе с ножнами лезвием вверх, и левый промысловик взвыл, видя, как у него отлетают руки. Правый успел только выпрямиться — клинок скользнул ему по горлу, легко вспарывая мягкую кожу.