— Пусть словом добрым помянет, — ответил ведун. — А мне пора. Солнце, вон, что ни день, теплее становится, насты на холмах подтаивают. Еще пару дней, и зимники ручьями потекут, никуда до самого ледохода не доберешься. Поспешать надобно, поспешать.
— Куда же ты теперь, боярин Олег? — отпустил поводья холоп.
— В Углич поскачу. Там, мыслю, Урсуле хорошо будет.
— Это верно, боярин, — признал Будута. — Там за такую ладную девку хорошую цену дадут. Ну коли так, прости за все, в чем не угодил, не поминай лихом. Скатертью тебе дорога и Бог в помощь.
— И тебе того же…
Олег наконец-то пнул пятками коня и вырвался из лагеря через щель между еще не сдвинутыми арбами, ведя с собой в поводу сразу двух коней — груженного узлами чалого и рыжего торкского с укутанной в халат невольницей.
Верховой обознику не товарищ. Что телега за день прокатит — всадник, может, и за час промчится, коли кони свежие да есть, куда торопиться. Ведун не торопился — но тем не менее миновал Муром уже через час, обогнув его по колее, накатанной добытчиками льда из ближних деревень.
Места здесь были знакомые, и Олег без труда определил уходящий к стольному граду Суздалю зимник.
Зимой путнику хорошо. Ни дождя не нужно бояться, ни распутицы. Дорога не петляет, огибая вязи, переползая через броды или мостки, долго тянясь вдоль широких плесов. Между крупными городами зимники прокладывают строго по прямой, поверх застывших болот и рек, через заснувшие на зиму поля. Лишь изредка вильнет он, обходя слишком глубокий овраг или крутой холм — и опять вытягивается, как тетива.
К мелким селениям, правда, что летом, что зимой одна дорога — реки. Ну да в мелкие городки Середин заглядывать и не собирался. А Углич — он, как и Новгород, Муром, Ладога, Руса, Суздаль, стоял на русской земле, казалось, вечно. Сказания местные этим городам несколько тысячелетий отводят, а как на самом деле — кто знает? Скорее меньше. А может, и больше. Слышал где-то на постоялом дворе Олег, что, сотворив шесть тысяч лет назад земной мир, именно в Угличе остановился отдохнуть великий Сварог. Потому что в Новгороде с него за отдых пожелали плату стрясти, а в Суздале обокрасть попытались.
Легенду сочинили, скорее всего, угличцы. У них с Суздалем с незапамятных времен тянулась черная вражда, часто переходящая в открытую войну. Именно в походах против Суздаля, сказывали, сложили свои головы два сына Угличского князя Всеволода. А после того, как третьего сына сожрала лихоманка, привязавшаяся к княжичу после охоты близ Улемской вязи, случилось невероятное: бесконечная война внезапно окончилась свадьбой старшего сына князя Суздальского и единственной дочери, последнего ребенка князя Угличского.
Неизвестно, принес ли счастье этот брак молодым людям, но средь простого люда обоих княжеств возникло что-то вроде эйфории. Ведь сын от этого брака становился в будущем наследником обоих столов, княжества сливались в одно — а потому любые войны между княжествами утрачивали всякий смысл. Посему простые смертные уверовали в вечный мир на все времена, начали выкапывать заныканные на черный день кубышки, развязывать кошели и строиться, открывать новые дела, распахивать земли, что раньше считались рискованными; забрасывали схроны и покупали добро, которое трудно утащить или спрятать в тревожный час. Чего бояться? Вечный мир впереди! К этому островку счастья и мчался ныне ведун, надеясь отдохнуть немного после похода, пристроить Урсулу при богатом доме, да и самому улучшить финансовые дела, раз уж появилась такая возможность.
— Не продавай меня, господин… — Олег вздрогнул: девочка словно прочитала его мысли. Хотя, конечно, разговоры его с холопом она слышала и, куда они скачут, догадывалась, — Не продавай, я буду ласковой и верной.
— Тебе чего, малышка, вяленое мясо с сухарями не надоело?
— Лучше вяленое мясо, чем кулаки и холод, господин. С тобой не страшно. Я не боюсь тебя, господин. Я хочу и дальше жить без страха.
— Ты и будешь жить без страха. В дом терпимости не отдам, не волнуйся. Хорошего хозяина выберу. С палатами каменными, одеждами шелковыми, и чтобы дом был полная чаша. Станешь как сыр в масле кататься. Спать на перинах, сидеть на соболях и орехи торкские, как отраву, вспоминать. Ты ведь, небось, с непривычки уже давно попочку свою о седло отбила?
— В шелках я уже жила, господин. В шелках и страхе. Танец неверно исполнишь — вниз головой на весь вечер вешали. Плохо мужчину приласкаешь — ноги на ночь в колодки забивали с подогнутыми пальцами.
— Мужчин ласкала? — не поверил своим ушам Олег.
— Конечно, господин. Меня много учили, как лучше всего доставить будущим хозяевам удовольствие. Не позволяли только девичество потерять. Я умею быть очень ласковой, господин. Ты не пожалеешь, коли оставишь меня при себе.
Я умею быть очень ласковой, господин. Ты не пожалеешь, коли оставишь меня при себе.
— Чур меня, — тряхнул головой ведун. — Ты только не хвастайся этим никому. А коли ласковой быть умеешь, так тебя любой хозяин на руках носить станет и баловать, как захочешь.
— Хозяева свое требуют, а не просят, господин. Лишь ты ничего не желаешь. Заботишься и не наказываешь.