Он сел рядом с ней, вдохнул в себя аромат, струящийся из бокала, попробовал напиток кончиком языка, издал восторженное «Ах!» и отпил с пол-унции.
— А вот теперь, — сказал он, — я готов начать все с самого начала.
Когда он закончил свой рассказ, она сочувственно погладила его по плечу:
— Это, наверное, было отвратительно. Я говорю о том, что тебе пришлось смотреть на полуразложившееся тело. Мне даже стало его жалко, несмотря на то что он самый жуткий ублюдок в мире.
— Нюхать его было похуже, чем смотреть на него, — задумчиво отозвался Гордон, — Впрочем, он вонял и при жизни.
— Слава Богу, он ушел навсегда и уже не сможет вернуться. Что ж, выпьем за Вестерна, где бы он сейчас ни был!
— Выпьем с благим пожеланием оставаться ему навсегда там, где он сейчас! — поддержал ее тост Гордон и, подняв бокал, опрокинул в себя все его содержимое, закашлялся, утер слезу и поднялся. — Пойдем наверх. Я не хочу больше терпеть ни минуты.
— Я не могла бы придумать лучшего способа отпраздновать это, — сказала она и тоже встала. Он взял ее за руку — и повел через комнату к лестнице.
После он сказал:
— Я вижу, ты действительно истосковалась: первый раз в жизни ты расцарапала мне спину. Когда ты это сделала, я как-то ничего не почувствовал, но уже сейчас чертовски саднит.
Он поднялся с кровати и, встав к зеркалу вполоборота, стал разглядывать царапины.
— Раз это твоя работа, так и займись починкой, — наконец проворчал он и пошел в ванную, где достал из аптечки бутылочку спирта и коробку с перевязочным материалом.
В дверях уже стояла Патриция с сигаретой в зубах. Судя по ее довольному виду, она ни капельки не раскаивалась в содеянном. Смазав царапины спиртом и наложив пластыри, она прильнула к нему воем обнаженным телом и прошептала:
— Я еще не до конца удовлетворена…
— Исцарапанный мальчик боится снова попасться тебе в коготки. Царапаться было вовсе не обязательно — Что?
— Ничего Ты просто хочешь, чтобы я боялся заниматься любовью.
Через несколько минут он, уже одетый, спускался по лестнице в холл. Патриция, в халате на голое тело, тащилась следом. Заметив, что она снова мостится на диване, он проворчал:
— Может, приготовишь мне чашечку кофе? Мне нужен стимулятор, а не депрессант.
— Конечно, милый. — Она вскочила с дивана. — Тебе растворимый или натуральный?
— Натуральный. И как насчет сандвича в довесок? Тогда я смогу продержаться, пока ты не приготовишь обед.
Она остановилась в дверях:
— А я-то надеялась, что мы пообедаем в городе. Сегодня мне ужасно не хочется возиться со стряпней!
— Ты же сама говорила, что ждешь не дождешься, когда сможешь заняться домашними хлопотами в качестве добропорядочной жены, — возразил он.
— К тому же мне не хочется никуда выходить.
— Ну можно, только один-единственный разочек? Ради праздника?
— Нет. Мне осточертело питаться в ресторанах.
— А мне осточертело возиться у плиты!
— Хорошо, дорогая, я капитулирую. Но только сегодня. Но завтра ты приготовишь все мои любимые блюда.
«Ну вот мы и приплыли… — подумал Гордон. — И двух часов не провели вместе, а уже на ножах». Даже если принять во внимание, что Пат можно понять. Но ведь и его тоже можно понять!
Он услышал, что она наливает воду в кофейник. Затем раздался звон упавшей на пол крышки, сопровождаемый приглушенным чертыханием. Он улыбнулся всем этим таким домашним звукам и блаженно откинулся в кресле… Но тут же скривился от боли и сел прямо. Конечно, больше она ему спину так не распашет. Но им обоим немало, придется потрудиться, чтобы устранить из совместной жизни все способы причинять друг другу боль, все разногласия и взаимораздражающие факторы. Они же любят друг друга и в разлуке всегда тоскуют! Он не видел причин, почему бы им не пожениться, причем в самом ближайшем будущем. Они уже прожили вместе достаточно долго, чтобы хорошо изучить характеры друг друга и знать, чего ждать друг от друга и в радости, и в горе. Вот сейчас она выйдет из кухни, и он в лоб огорошит ее предложением! Хотя нет — а то она сразу бросится его обнимать, а ведь спина у него горит даже от простого прикосновения одежды. Вот чертова баба! Изумительная женщина!
Появилась Пат, неся на подносе чашку с кофе, поставила его на стол и замерла, словно ожидая от Карфакса какой-то реакции.
— Ну, в чем дело? — спросил он.
— Ты о чем?
— У тебя такой вид, словно ты чего-то ждешь.
— Нет, это я так. Просто не могу перестать думать о Вестерне. Слишком трудно привыкнуть к мысли, что нам больше не нужно его бояться.
Она снова ушла на кухню. Гордон открыл было рот, чтобы попросить ее вернуться и сесть рядом. Но потом подумал, что лучше прежде спокойно выпить кофе:.пороть горячку с предложением совершенно ни к чему. И сразу понял, что оттягивает этот момент, потому что подсознательно боится того, на что решился. Так, может, он просто ее не любит и боится сделать ошибку? Или его страх свидетельствует о том, что он боится, как бы она не погибла, как две его другие жены? Нет, не нужно быть суеверным! В супружестве нет ничего фатального, и Бог не всегда любит троицу!
Он услышал, как открылась дверца холодильника, и поднес чашку к губам. И в тот момент когда он отхлебнул первый глоток, до его слуха донесся странный хруст. Несколько секунд он слушал, пытаясь определить, что это такое. Чашка в его руке задрожала так сильно, что кофе выплеснулся на брюки. Он поставил ее на стол и крикнул: