Лангер был злейшим врагом организованной преступности, и ему, должно быть, очень нелегко оказалось переступить через свои принципы и обратиться за помощью к лидерам мафии. Но в политике целесообразность и компромисс являются основными движущими силами. О своих долгах перед мафией Лангер побеспокоится потом, когда все будет кончено. Идет война, и не время рассуждать о моральном уровне твоих союзников (если вообще уместно во время войны говорить о морали).
Но зачем Лангеру понадобилась возбужденная толпа вокруг «Мегистуса»? Для того чтобы напугать Вестерна так, что он сам с радостью отдастся в руки шерифов и Лопеса? А может, сенатор планировал, что, когда ворота откроются для официальных представителей, толпе удастся прорваться внутрь?
Карфакс подозревал, что более вероятен второй вариант. От этой мысли ему стало не по себе, и он почувствовал противную слабость. Значит, Лангер оказался способен послать людей на верную смерть.
По мере продвижения по городу Гордон убеждался, что самые его мрачные предположения полностью подтверждаются. Широкие проспекты Бонанца-Сиркуса были пусты, хотя в это время суток движение должно было быть оживленным.
Они проезжали мимо фантастически раскрашенных зданий и видели в окнах множество лиц, провожавших их молчаливыми взглядами, и это свидетельствовало, что большая часть населения отсиживалась по домам.
Вызов был брошен, и обыватели боялись оказаться замешанными в борьбу и попасть между двумя жерновами — анти- и провестернитами.
Но Чанг заметил, что если что-то и произойдет, то не в городе: основные события произойдут у ворот «Мегистуса».
— За полчаса до вашего приезда все улицы были забиты провестернитами, направлявшимися в Профацци-холл. Там их будут накручивать и возбуждать до тех пор, пока эти бедные идиоты не взвинтятся до массовой истерии. Надеюсь, мы успеем добраться до комплекса раньше, чем это произойдет.
— Но почему полиция не вмешивается? — искренне удивилась Патриция.
— Да потому, что половина их сегодня взяла отгул, чтобы присоединиться к толпе. Кто — «за», кто — «против», — усмехнулась Хиекка. — А остальные просто боятся встать кому бы то ни было поперек дороги: не хотят, чтобы их растоптали.
ГЛАВА 20
Они оставили электромобиль на окраине города у выхода номер двенадцать и пешком зашагали в ночную пустыню, где их уже ожидали два паровых автомобиля. В первый, с эмблемой штата, сели Лопес и сопровождающие его лица. Все остальные разместились во втором, на котором красовался символический американский орел. Машины двинулись в сторону пустыни, оставив за спиной огромный купол города в мареве уличных огней. Вскоре они выехали на извивающуюся горную дорогу. Свет фар выхватывал из темноты растущие по обочинам ели и сосны, и иногда под ними мерцали красные глаза кроликов, лисиц, опоссумов и оленей.
Хиекка сообщила, что вся территория между городом и «Мегистусом» принадлежит заповеднику.
— Но раз в три года здесь открывают охотничий сезон на оленей. В прошлом году я уложила наповал огромного самца. Обожаю оленину. А вот четыре года назад не добыла ни одного: слишком была занята — охотилась за людьми. Помните эту историю? Она же освещалась телевидением! Тогда здесь объявилась парочка защитников фауны, которые стали отстреливать охотников. Двоих убили и еще троих ранили. Мы так и не поймали их тогда, и я очень надеялась, что они объявятся и в прошлом году. Но больше они не появлялись. — Она рассмеялась и добавила: — В прошлом году здесь вообще было мало охотников. Наверное, испугались, что олени начнут от них отстреливаться!
Она нежно погладила торчавшую из кобуры ручку коллекционной сорокапятки.
— Большинство из этих храбрецов с тем же успехом и радостью палили бы по коровам в стойле. Разве можно назвать таких охотниками?
У Карфакса создалось впечатление, что на людей ей нравится охотиться гораздо больше, чем на оленей.
Около двадцати километров дорога по большей части вилась по склонам гор. Затем они въехали в ущелье с высокими скалистыми стенами, на выезде из которого им открылся вид на широкое плато: «Мегистус-комплекс», сверкая множеством огней, лежал перед ними как на ладони. Он занимал площадь не больше квадратного километра. Четыре десятиэтажных здания и несколько построек пониже были огорожены высокой каменной стеной с бойницами и сторожевыми башнями через каждые сорок пять метров.
На подъездах к нему сгрудилось около сотни грузовиков и автомобилей (подсчитать точно было невозможно из-за множества постоянно перемещавшихся лучей карманных фонариков), а под самыми воротами бурлила темная масса на человеческой закваске.
В ночном небе над комплексом сверкали огоньки патрульных самолетов.
«Для бойни все готово», — подумал Карфакс. Но зато, если Вестерн будет сопротивляться и прольется кровь, его можно будет арестовать на законных основаниях, предъявив ему обвинение в массовом убийстве. И он не может этого не понимать. Но ведь если толпа выйдет из-под контроля и пойдет на приступ, ему волей-неволей придется защищаться: вряд ли он захочет добровольно отдаться суду Линча!
Через десять минут они выехали на равнину.
Но ведь если толпа выйдет из-под контроля и пойдет на приступ, ему волей-неволей придется защищаться: вряд ли он захочет добровольно отдаться суду Линча!
Через десять минут они выехали на равнину. Дальше дорога была перекрыта поставленными поперек машинами, и им пришлось остановиться. Тут же подошел лохматый верзила со шрамом на лице (повязка на рукаве говорила о том, что он здесь за старшего) и спросил, что им здесь нужно. Хиекка и Чанг предъявили удостоверения и объяснили цель своей миссии. Мужчина кивнул, сел к ним в машину, представился как Рекстер и приказал ехвть прямо к воротам. От него прямо-таки разило возбуждением и весьма ощутимо несло перегаром и потом. Метров за пятьдесят до стены Рекстер велел Чангу съехать на обочину. Выйдя из автомобиля, Карфакс огляделся и заметил только одну полицейскую машину. Рядом курили двое в форме окружной полиции.