Действовать нужно.
Я вытащил из пачки третью сигарету, но закуривать ее не стал, мял в пальцах. Во рту от никотина уже горчило.
Итак, госпожа змора, первый тур я проиграл. Посмотрим, кто возьмет верх во втором.
Мимо меня тек нескончаемый поток покупателей. Коренных обитателей этого сна от тех, кто явился в него из других, отличить было проще пареной репы. У коренных обитателей этого сна?базара на лицах лежала едва заметная печать усталости и скуки. И еще все, что они покупали, почти тотчас же у них из рук исчезало. Впрочем, это их не удивляло. Механически, словно роботы, они доставали и доставали из карманов деньги и снова что?то покупали, похоже, совсем не заботясь о том, что именно.
Я помотал головой.
Чем они занимаются? А что им, собственно, еще делать? Они обречены. Это их жизнь. Вечно толкаться по базару и что?то покупать, покупать, а также ждать того человека, которому этот сон приснится.
Это случается нечасто. Конечно, не каждый сон, который снится человеку из статичного мира, придуман им самим. Довольно часто он попадает в сны, придуманные кем?то другим. Но их так много! Кроме того, что каждый человек за свою жизнь создает их несколько сотен, там, в мире снов, существуют еще сны лошадей, кошек, собак, волков, медведей, медленные, тягучие, словно патока, сны деревьев и короткие, словно обрывки кинопленки, сны трав. Их много там, в стране снов.
Со мной что?то случилось, и я, на секунду став рядовым обитателем сна, всей кожей почувствовал то же, что чувствует он, понял и ощутил ту владевшую им неизбывную тоску, осознание обреченности и невозможности хоть что?то изменить. Они, эти создания снов, обречены на вечность и ничего изменить не могут.
Например, жители этого сна обречены вечно, пока этот сон существует, торговать и покупать. А ведь сны существуют очень долго. По меркам статичного мира — сотни и тысячи лет. Мне случалось попадать в сны древних египтян, а пару раз даже пещерных людей. До меня вдруг с беспощадной ясностью дошло, что я рано или поздно умру, придет время, умрут и мои потомки, а жители этого сна все так же будут без конца продавать и покупать, продавать и покупать.
Ужас!
Я очнулся.
Нет, об этом думать не стоило. Так недолго и рехнуться. И вообще надо идти, торопиться, действовать… Все же я почему?то медлил, никак не мог заставить себя хотя бы встать.
Дьявол, и угораздило же меня подумать об этих обитателях снов!
Из толпы на секунду вынырнул зомби, хотел было что?то мне сказать, но сейчас же нырнул обратно.
Что ему было нужно? Да какая разница?
Мои пальцы медленно мяли сигарету. Крошки табака сыпались на утоптанную землю.
Мне нужно было что?то сделать. Что?
Неожиданно я вспомнил.
Ну конечно… Там, в статичном мире, это не имело смысла, а здесь до сих пор не было времени. И вот оно у меня есть.
И можно…
Да, я должен попрощаться со своей птицей?лоцманом. Ее убили три года назад, но тогда попрощаться с ней я не успел, и вот сейчас, когда прошло столько времени, настал момент для прощания.
Так почему бы и нет?
Я попытался ее вспомнить, и это мне удалось. Вот она летит и, взмыв вверх, превращается в белое, слегка размытое пятно. Вот она садится ко мне на плечо, чтобы отдохнуть, и поводит при этом по сторонам круглой головкой с острым клювом. И еще… еще…
Я вспомнил ее, так было положено, я вспомнил ее и забормотал старую как мир формулу, которую когда?то давно заставил меня выучить Гунлауг?учитель, поскольку ее должен знать каждый инспектор снов, формулу прощания с птицей?лоцманом:
— …вечность и покой. Там тебе будет хорошо.
Там тебе будет хорошо. Прости, что уйду из этого мира позже тебя. Мы встретимся в новой жизни и опять будем вместе. Лети, а когда настанет срок — возвращайся.
Я говорил и говорил, пока слова прощания не кончились. Несколько секунд в соответствии с ритуалом я сидел неподвижно, чувствуя странную отрешенность и грусть. Потом это прошло, я встал, чтобы идти к переходному туннелю, и вдруг увидел зомби.
Он стоял совсем рядом, в метре, и неприятно улыбался.
— Знаешь что, — сказал я ему. — А не пошел бы ты куда?нибудь… погулять, например?
— Значит, обиделся? — спросил зомби.
Вот это уже было наглостью. Я угрюмо проговорил:
— Тут ларек я один приметил. В нем топорами торгуют. Хорошими такими, на прочной рукоятке. Сейчас куплю один, и если ты к тому времени не исчезнешь, развалю твою гнилую башку на мелкие кусочки.
— Понятно, — грустно произнес зомби. — Я тут одной птице при случае все перья из хвоста выдеру. Короче, послушай, что тебе скажет такой старик, как я. Плюнь на все. Да, сделал я на тебя ловушку. Такова жизнь, так было нужно. Кстати, лично против тебя я не имею ничего.
— Значит, уходить ты не желаешь? — устало спросил я. — Тупой, злобный, подлый кусок гниющей плоти.
— А! — радостно воскликнул он. — Так ты ненавидишь меня не за ловушку? Я понял. Ты зомбифоб. Ну скажи же, скажи, что ненавидишь всех зомби без исключения.
— Да плевать мне на всех зомби и на тебя в том числе, — заявил я. — Просто оставьте меня в покое.
— Врешь! — прокурорским тоном заявил зомби. — Ты зомбифоб. И доказать это можно запросто. Есть способ.