Мунисэ я отправила вместе с женой полкового моллы Хафиза Курбана?эфенди, живущего по соседству. Девочка раскапризничалась, не хотела идти без меня, но я повязала голову платком и сказала:
— Мне нездоровится. Если станет легче, приду попозже.
Но я обманывала Мунисэ. Сегодня у меня очень хорошее настроение, и я отлично себя чувствую. Что же касается причины, по которой я осталась дома,
— просто мне не по душе шумные, многолюдные увеселения.
Как только все ушли, я сорвала с головы платок и, мурлыча себе под нос, занялась по хозяйству.
Как иногда приятно сменить свою подчас очень трудную работу в школе на домашние хлопоты.
Закончив хозяйственные дела, я занялась нашими птицами. Сменила воду, вычистила клетки и вынесла их в сад, чтобы птички побыли на солнце. У нас их ровно полдюжины. Уезжая из Б…, нам пришлось оставить Мазлума на попечение сына Хаджи?калфы. Мунисэ очень горевала, проливая слезы по козленку. Чтобы девочка не грустила, я купила ей птиц. Потом возня с ними захватила и меня. Вот только соседский рыжий кот не дает покоя нашим пернатым друзьям. Стоит мне вынести клетки в сад, как он тут как тут — уже сидит напротив, тихий и спокойный, чуть приоткрыв зеленые глаза. Он даже с нежностью смотрит на наших птичек, поглядывает и мурлыкает, словно рассказывает им что?то.
Сегодня я вынула одну птичку из клетки и поднесла к морде кота. Мне было интересно, как он будет себя вести. Коварное существо! Его желтая шерсть заволновалась, словно подул ветерок. Зеленые глаза заискрились, из мягких лап вылезли когти. Кот готовился броситься на пташку. Бедняжка, дрожа, съежилась у меня в кулаке.
Я схватила свободной рукой кота за шиворот и сказала:
— Глядя, как ты сладенько щуришь свои зеленые предательские глазки, можно подумать, что ты грезишь об ангелах, живущих на небе. Но у тебя одно на уме: растерзать эту несчастную. Не так ли? Вот, смотри! Ну что, получил?
— И я разжала пальцы. Крошечная птичка встрепенулась и замерла, словно не веря в освобождение. Затем она легонько пискнула и полетела. Я приблизила к своему лицу морду кота, который с изумлением и тоской следил зелеными глазами за полетом птицы, и захохотала, издеваясь над ним.
— Ну, как, желтый дьявол, разорвал птичку?
Сердце мое восторженно билось. Я радовалась, словно отомстила не только этому желтому коту, но и всей их зеленоглазой породе, обижающей маленьких птичек.
Но мое веселье было омрачено жалобным писком других птиц.
Я радовалась, словно отомстила не только этому желтому коту, но и всей их зеленоглазой породе, обижающей маленьких птичек.
Но мое веселье было омрачено жалобным писком других птиц. По?моему, они действительно жаловались, как бы говорили: «Почему ты и нас не осчастливишь, как нашу подружку?».
Повинуясь призыву сердца, желанию, которому невозможно не повиноваться, я подошла к клеткам с твердым намерением освободить всех птиц. Но вдруг вспомнила Мунисэ. Прижавшись щекой к прутьям одной из клеток, я сказала:
— Хорошо, вас можно выпустить, но что мы потом ответим Мунисэ, другому желтоволосому тирану? Что же делать, крошки? Как бы мы ни старались, нам не удастся навеки освободиться от рыжих деспотов.
После птиц настал черед заняться собой.
Всегда, когда погода солнечная, я мою волосы холодной водой и наслаждаюсь, высушивая их на солнце.
Сегодня я сделала то же самое: взобралась на сливу и подставила мокрую голову легкому весеннему ветерку. Волосы мои уже отросли и доходили почти до пояса. В Б… я не рассказывала своим приятельницам, почему у меня стриженые волосы. Они считали, что женщине неприлично быть стриженой, вернее, это большой недостаток. Я специально доставала у кого можно, даже у Хаджи?калфы, различные средства для укрепления волос.
А потом каждый считал это личной заслугой и, доказывая кому?нибудь чудодейственность своих средств, ссылался на мои длинные, пышные кудри.
Слива находилась как раз на уровне окна, где стояли клетки. Птицы распевали на все лады, уставясь на солнце блестящими бусинками глаз. Я посвистывала, передразнивая их, и раскачивалась на тонкой ветке, как на качелях. Вдруг мой взгляд упал на окошко соседнего дома, и что я увидела!.. За мной наблюдал наш сосед, полковой молла Хафиз Курбан?эфенди. Круглые гноящиеся глазки светились на толстой физиономии, как лампадки в мечети. Не могу передать, как я перепугалась! Хоть бы одета была поприличнее, а то — ноги голые, рубашка с большим вырезом. Инстинктивно я запахнулась в тяжелую копну волос и кубарем скатилась вниз. На мое счастье, деревце было невысокое. До моих ушей донесся вопль соседа: «Аман, эй, — вах!» Упала я, больно было мне, а кричал Хафиз Курбан?эфенди!
Мой сосед, имени которого я не могу произносить без смеха, был пятидесятилетним полковым моллой. Он без конца хвастался своим богатством. Я была в хороших отношениях с его женой, красивой молодой черкешенкой (ей не исполнилось и тридцати), стройной и черноглазой. Это она взяла сегодня с собой на гулянье Мунисэ. Детей у соседей не было, поэтому женщина привязалась к маленькой шалунье и полюбила ее, как родную дочь.
Сегодняшнее происшествие испортило мне настроение. Ах, как все нехорошо получилось! Бог знает, что обо мне теперь подумает пожилой молла.