— Ты девочку хочешь взять с собой?
— Конечно. Как я могу оставить ее одну? А что, разве ты возражаешь?
— Нет, не возражаю, конечно… Еще лучше. Но ведь ты иногда оставляешь ее одну. Я поэтому…
— Да, но я еще никогда не уходила на весь вечер.
Нельзя сказать, чтобы я была такой уж непонятливой. За два года мне пришлось увидеть и услышать очень многое. Но какую я допустила оплошность в тот день! Удивляюсь, как эти слова Назмие не показались мне подозрительными. Возможно, скука, желание побыть на свежем воздухе сбили меня с толку.
Маленький фаэтон перевез нас через реку и покатил по тропинке, скрытой деревьями. Нам встретилось стадо на водопое. Старый чабан доставал журавлем из колодца воду и наполнял ею каменное корыто, у которого толпились маленькие козлята с тоненькими рожками. Мы вспомнили нашего Мазлума, спрыгнули с фаэтона, поймали одного козленка и принялись целовать его длинные ушки и крохотную мордочку, с которой капала вода. У меня мелькнула мысль: не купить ли у чабана этого козленка. Но я тут же отказалась от нее. Ведь скоро опять уезжать. Мало у нас горя? К чему еще одна привязанность, еще одна боль?
Через полчаса мы подъехали к старому дому, окруженному со всех сторон навесом, увитым зеленью. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались виноградники.
Тетка Феридуна?бея оказалась полной пожилой женщиной. Она мне не понравилась. Женщине в таком возрасте не подобает одеваться так крикливо. Волосы ее были выкрашены в рыжий цвет, брови насурьмлены, щеки ярко нарумянены. Словом, на нее было страшно смотреть.
Она провела нас в комнаты на втором этаже, сняла с меня чаршаф, затем с излишней фамильярностью поцеловала меня в щеки, словно обнюхала, и сказала:
— Как я рада нашему знакомству, золотко, дочь моя! Ах, Гюльбешекер! Что за Гюльбешекер! Действительно, прямо хочется попробовать… Просто зажигаешь!..
Я ужасно сконфузилась. Однако надо было держаться и не подавать виду. Есть безалаберные люди, которые часто не думают, что говорят. Очевидно, тетка Феридуна?бея была именно такой.
Нас с Мунисэ надолго оставили одних в комнате. Солнце село. Розовый вечерний свет, который пробивался сквозь густую листву навеса, постепенно угасал. Я шутила с Мунисэ, пыталась развлечься, но в сердце заползала тайная тревога. Мною овладело беспокойство. Из сада доносились мужские и женские голоса, возгласы, смех, звуки настраиваемых скрипок.
Я выглянула в окно, но сквозь густую листву нельзя было ничего увидеть.
Наконец на лестнице послышались шаги. Дверь открылась. Вошла хозяйка с огромной лампой в руках.
— Дочь моя, золотко, это я нарочно оставила тебя в темноте. На закате наши сады такие чудесные… Невозможно насладиться их прелестью.
Старуха поправила в лампе фитиль и принялась рассказывать о том, что в лунные ночи эти сады превращаются в рай.
В этот момент в комнату вошла Назмие. Я успела заметить за дверью двух офицеров в форме. Голова у меня была непокрыта, я сделала шаг назад и хотела закрыть волосы руками.
Назмие засмеялась:
— Милая, какой ты стала провинциалкой! Но ты, конечно, не собираешься бежать от моего жениха. Убери руки. Стыдно, клянусь аллахом!
Приятельница была права. Причин смущаться не было.
Офицеры, неловко ступая, вошли в комнату. Назмие представила одного:
— Феридун?бей, мой жених. Феридэ?ханым, моя подруга. Как я счастлива, что имена двух дорогих мне людей так похожи.
На эту шутку молодой офицер улыбнулся, широко растягивая рот. Помню, когда я была маленькой, бабушка покупала оригинальные спички. На коробках был изображен ярмарочный красавец с закрученными усиками, приподнятыми плечами, курчавыми волосами, а один локон опускался к самому глазу. Феридун?бей словно сошел с этикетки такой спичечной коробки.
Феридун?бей словно сошел с этикетки такой спичечной коробки.
Он взял мою руку в свою твердую ладонь, сжал ее, потряс и сказал:
— Ханым?эфенди, мы вам крайне благодарны и признательны. Вы осчастливили нашу компанию. Благодарим вас. — Затем он представил мне офицера, стоявшего сзади. — С вашего позволения познакомлю вас с лучшим другом вашего покорного слуги. Мой благодетель майор Бурханеддин?бей. Он майор, но не из простых майоров. Это — младший отпрыск знаменитого рода Солак?заде…
Младшему отпрыску знаменитого рода Солак?заде было уже за сорок пять. Голова и усы его отливали серебром. По всему было видно, что он из знатной семьи. Одежда, манера держаться, говорить выгодно отличали его от Феридуна?бея. Это благородное лицо и седые волосы несколько рассеяли скверное впечатление, почти страх, который произвел на меня его товарищ. Я немного успокоилась.
Речь Бурханеддина?бея была легкой и живой. Вежливым кивком головы он поздоровался со мной издали, затем поклонился и сказал:
— Ваш покорный слуга Бурханеддин. Из всех своих владений мой покойный родитель больше всего любил этот виноградник. Он часто говорил: «Это счастливое место. Все радостные минуты моей жизни связаны с ним». Когда я увидел, что вы соизволили пожаловать к нам, я вспомнил слова покойника и посчитал их за чудо.
Очевидно, любезное обращение Бурханеддина?бея следовало считать комплиментом. Но какое отношение он имел к этому винограднику? Я удивленно взглянула на Назмие, думая получить разъяснение. Приятельница настойчиво избегала моих глаз. Пожилая ханым, которую я до этой минуты считала хозяйкой виноградника, взяла Мунисэ за руку и вывела из комнаты.