Сразу стало тихо, но как только Хурие?ханым почувствовала, что остается одна, она снова впала в истерику и хотела было опять лишиться чувств. Но, на счастье, раздался звонок на урок. Учительницы взяли тетрадки, книжки, корзинки для рукоделия и начали расходиться.
— Жду вас у себя в кабинете, дочь моя, — сказала мюдюре?ханым и тоже вышла.
Через минуту мы остались вдвоем с девушкой, которая меня защищала. Я сочла своим долгом поблагодарить ее.
— Ах, боже, как вам пришлось понервничать из?за меня.
Девушка пожала плечами, словно хотела сказать: «Какое это имеет значение!» — и улыбнулась.
— Я это сделала нарочно. Если на таких особ не прикрикнешь, не припугнешь, они сядут на голову. Что вы тогда сделаете? После уроков увидимся. Не так ли?
Я дошла до кабинета мюдюре?ханым, но заходить туда мне уже не хотелось. Было тошно заводить тот же разговор. Настроение упало. Портфель показался непомерно тяжелым. Стараясь не попасться никому на глаза, я вышла из рушдие и вернулась в гостиницу.
Увидев меня, Хаджи?калфа огорченно всплеснул руками и принялся причитать:
— Вах, ходжаным, вах! Как тебе не повезло!..
Оказывается, ему было уже все известно. Уму непостижимо, как он успел узнать?
— Смотри, дочь моя!.. Держи ухо востро, — предупреждал он меня. — Как бы они не сыграли с тобой какую?нибудь злую шутку! Если у тебя есть знакомые в министерстве, давай тут же напишем письмо.
Я сказала, что не знаю там никого, кроме старого поэта который рекомендовал меня министру. Услышав имя поэта, Хаджи?калфа обрадовался, как ребенок.
— Ах, господи! — воскликнул он. — Ведь это мой благодетель! Он здесь
одно время был директором идадие[16]. Это ангел, а не человек. Пиши, дочь моя, пиши. А если любишь меня, передай ему от меня привет. Напиши так: «Твой раб Хаджи?калфа лобызает твои благословенные руки…»
Не раз бедный Хаджи?калфа поднимался ко мне наверх, волоча свою хромую ногу, и приносил такого рода вести: «Надо, чтобы господин прокурор не испугался и распек заведующего отделом образования.
Это его право». Или же: «Инженер из муниципалитета едет в Стамбул. Обещал зайти в министерство».
Какой странный край! Буквально за несколько часов в городке не осталось человека, который бы не знал о случившемся. В кофейне при гостинице только об этом и говорили.
— В чем дело, Хаджи?калфа? — удивлялась я. — Здесь все знают друг друга?
— Да ведь местечко крошечное, с ладонь, — отвечал старик, почесывая затылок. — Это тебе не дорогой, благословенный Стамбул. Случись это там, никто бы ничего не знал. А здесь — одни сплетни… Ты это должна знать. Вот тебе мой совет: будь порядочной, будь добродетельной, не гуляй с открытым лицом по лавкам и базару. Так?то! (Господи, с каким странным выражением произносил он это «так?то!».) Тогда судьба твоя устроится, если аллаху будет угодно. Была здесь одна учительница, Арифэ?ходжаным. На ней женился сам председатель суда. Сейчас она как сыр в масле катается. Да пошлет аллах тебе счастья. Может, думаешь, она красавица? Куда там! Просто была целомудренна, скромна. Теперь у человека самое дорогое — честь его.
Доверие ко мне и благосклонность Хаджи?калфы росли с каждым днем. Он без конца приносил из дома какие?нибудь безделушки: кружевную накидку для чайного сервиза, вышитое ручное полотенце, деревянный веер с рисунком или что?нибудь другое и украшал мою комнату.
Часто, когда мы болтали, снизу раздавался зычный голос:
— Хаджи?калфа!.. Опять ты в ад провалился?..
Это был хозяин Хаджи?калфы, владелец гостиницы.
В таких случаях старик всегда отвечал вполголоса, медленно, мелодично, словно пел песню:
— Ах, чтоб тебя!.. Дался же тебе Хаджи?калфа! — И громко: — Иду, иду!.. Мало у меня дела, что ли?..
Кроме Хаджи?калфы, у меня в гостинице был еще один друг: женщина лет тридцати пяти — сорока, при ехавшая в Б… из Монастира.
Сейчас я расскажу, как мы подружились. Вечером в день приезда я разбирала вещи у себя в номере. Вдруг дверь легонько скрипнула. Я обернулась и увидела в дверях женщину в желтом ситцевом энтари и капюшоне из зеленого крепа.
Войдя, она справилась о моем самочувствии:
— Вы здоровы, дочь моя? Слава аллаху! Добро пожаловать!
Ее худое нарумяненное лицо чем?то напоминало стену с обвалившейся штукатуркой, дыры в которой замазали известкой. Насурьмленные брови и черные гнилые зубы делали ее похожей на мертвеца.
— Благодарю вас, ханым?эфенди, — сказала я, немного растерявшись.
— А где ваша мамочка?
— Какая мамочка, ханым?эфенди?
— Учительница. Разве вы не дочь учительницы?
Я не выдержала и рассмеялась.
— Я вовсе не дочь учительницы, ханым?эфенди. Я сама учительница.
Женщина даже чуть присела и хлопнула себя руками по коленям.
— Ах, так это вы учительница! Никогда еще не видела таких молоденьких учительниц. Вы же величиной с мизинец. А я ожидала увидеть пожилую солидную даму.
— Сейчас и такие учительницы бывают, ханым?эфенди.
— Да, бывают… Да, бывают… Чего только не случается на этом свете! А мы вот живем в номере напротив. Я уложила ребятишек спать и зашла вас поприветствовать. Днем столько хлопот с детворой, не приведи аллах! Но когда наступает вечер и дети засыпают, меня одолевает тоска. Одиночество возвеличивает одного только всевышнего. Разве не так, сестрица? Думаешь, думаешь, куришь, куришь без конца… Так и коротаю ночи до утра. Сам аллах послал мне вас, сестрица. Поболтаю с вами, легче станет на душе.