Хайруллах?бей сорвал с коленей плед и долго ходил по комнате. Наконец он остановился передо мной и сказал:
— В таком случае надо обратиться к последнему средству. Я оставлю тебя
в своем доме по закону, как того требует шариат, и буду защищать! Готовься, Фериде. Это будет в следующий четверг…
Вот уже неделя, как мы в Кушадасы.
Это будет в следующий четверг…
Вот уже неделя, как мы в Кушадасы. Завтра я стану новобрачной. День тому назад Хайруллах?бей уехал в Измир по своим делам, а также чтобы купить для дома кое?какие новые вещи. Сегодня он сообщил в телеграмме, что вернется вечером.
Я говорила доктору, что тратиться совершенно незачем. Он возражал, приводя очень странные доводы:
— Нет, милая невеста, ничего не купить — значит расписаться в том, что я глубокий старик. Да, природа совершила ошибку, поставив между нами преграду в сорок лет. Но это не имеет никакого значения. Истинная молодость
— молодость души. Ты не смотри на мой возраст. Я крепче двадцатилетнего юноши. К тому же я хочу тебя видеть красивой и нарядной невестой. Я тверд в своем решении: привезу тебе из Измира невиданный свадебный наряд.
Я молчала, глядя прямо перед собой.
Хайруллах?бей продолжал:
— Кроме того, я сделаю тебе свадебный подарок. И это будет невиданный подарок. А ну, отгадай: серьги, кольцо, жемчуг, алмазы?.. Нет, нет и нет. Не ломай голову напрасно. Не отгадаешь. Я подарю тебе сиротский дом.
Я удивленно посмотрела на Хайруллаха?бея. Лицо его светилось радостной улыбкой.
— Видишь, я знал, как тебе угодить. Превратим наше имение Аладжакая в сиротский дом на сорок детей. Мы соберем туда сирот из окрестных деревень. Я буду доктором, а ты — учительницей и матерью.
Эти строки пишутся у окна в комнате, где я лежала в период своего выздоровления.
В саду листопад. Ветки деревьев наполовину оголены. Порывы ветра заносят сухие листья в окно, они ложатся на пожелтевшие страницы моей тетради.
Ласка в тусклых голубых глазах моего старого друга, сострадание, чистая, бескорыстная и отеческая любовь согревали мое сердце. Это был последний зеленый лист на облетевшем дереве. Но и он увял в тот день, когда мне пришлось смотреть на старого доктора, как на жениха. Что делать? Такова жизнь. И я должна покориться.
Вот и последняя страница моего дневника. Он исписан крошечными закорючками, похожими на следы муравьиных лапок.
Вместе с моими мытарствами кончается и тетрадь. Какое грустное совпадение! Ни за что не стану заводить новый дневник, никогда не стану описывать новую жизнь. Мне уже не о чем рассказывать. Завтра я стану женой Хайруллаха?бея, и у меня не будет ни права, ни смелости говорить о другой жизни. Что общего у женщины, которая послезавтра утром проснется в комнате старого доктора, с Чалыкушу, вся жизнь которой — простенькая песенка да несколько слезинок?..
Сегодня Чалыкушу навсегда умрет под осенними листьями, что легли на страницы дневника, омытые ее слезами.
К чему скрывать правду в последний час разлуки? Этот дневник, который ты никогда не прочтешь, я вела для тебя, Кямран. Да, все, что я говорила здесь, все, что писала, — это только для тебя. Сегодня, наконец, пора сознаться: я совершила непоправимую ошибку! Да, несмотря ни на что, я была любима, я могла бы быть счастлива с тобой и, конечно, знала об этом. Этого мне показалось мало. Я захотела быть очень, очень, очень любимой, даже если не так, как люблю сама (такое невозможно), то хотя бы почти так. Имела ли я право на такую любовь? Не думаю, Кямран. Я маленькая невежественная девчонка. Ведь ты любишь по?своему, по?своему и влюбляешь в себя. Не так ли, Кямран? А я не понимала этого…
Кто знает, какой обаятельной женщиной была твой «желтый цветок»! Говорю это не для того, чтобы упрекнуть тебя, Кямран. Верь мне. Если она сделала тебя счастливым, я готова помириться с ней в мыслях своих. Кто знает, какие прекрасные слова говорила она тебе, какие прекрасные письма она умела писать! А я… Возможно, я стала бы хорошей матерью твоих детей, наших детей… Только и всего.
Кямран, о том, что я люблю тебя, я узнала после того, как мы расстались. Дело не в том, что я познала жизнь или любила других.
Нет. Я поняла это, так как продолжала любить твой образ в своем сердце.
Долгими ночами в Зейнилер, когда ветер до самого утра стонал и плакал на темном кладбище, и в бескрайней степи, где звенят тоненькие грустные колокольчики крестьянских подвод, и на тропинках Ивовой рощи, полной теплого, душистого запаха лоха, — я всегда чувствовала тебя рядом, всегда жила в твоих объятиях.
Бедный старик, женой которого я стану, считает меня безгрешной девочкой, белой лилией. Как он ошибается! Любовь к тебе иссушила, вымучила мою душу и тело.
Только сегодня мы с тобой расстанемся, Кямран! Да, только сегодня я становлюсь вдовой… Несмотря на все, что случилось, ты все?таки всегда был немножко моим, а я всем сердцем — твоя…
(Конец дневника Феридэ)
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I
— Клянусь аллахом, Кямран, быть твоим спутником — просто пытка. За два часа я задал, наверное, сто вопросов, а кроме «да» и «нет» иных ответов не получил. Опомнись, сынок!
Коляска тряслась по избитой дороге. Вечерело. Дул ветер, Кямран сидел в углу, подняв воротник пальто, и задумчиво глядел на Мраморное море.