У него никогда не было желания, например, фотографировать мусорные баржи, наполненные зловонными отбросами, и чаек на них возле статуи Свободы — так поступил один из советских ученых, когда ради развлечения они отправились на пароме на остров Статен во время перерыва в заседаниях конференции. Не пытался он, как некоторые из его коллег, снимать полуразвалившиеся хижины и ржавые металлические хибарки бедных пуэрториканцев во время автобусной поездки из роскошного отеля на пляже в обсерваторию Аресибо. Кому нужны подобные снимки, удивлялась Элли. Ей представлялся огромный каталог в недрах КГБ, объемлющий все несправедливости, горести и противоречия капитализма. Неужели измотанные пороками социализма, они с удовольствием разглядывают эти снимки, свидетельствующие о всяких несовершенствах жизни своих американских собратьев?
В Советском Союзе было много блестящих ученых, которых за неизвестные грехи не выпускали на Запад до середины 60-х годов. На международной встрече в Варшаве за столом, уставленным дюжинами бокалов, когда азербайджанский бренди уже сослужил свою службу, одного из них, Константинова, спросили об этом, он ответил:
— Эти сукины дети знали, что, если меня выпустят, я никогда не вернусь обратно.
Тем не менее его выпускали и без особых строгостей во время оживления научных контактов между учеными двух стран в конце 60-х — начале 70-х годов, и каждый раз он возвращался. Но потом его снова перестали выпускать, и он был вынужден посылать своим западным коллегам фотоснимки: одиноко склонив голову и скрестив ноги, он восседал на сфере, под которой было выписано шварцшильдовское уравнение радиуса черной дыры. Гостившим в Москве он пояснял, что находится в глубокой потенциальной яме, пользуясь известным физическим термином. Больше его так и не выпустили.
На ее вопросы ВГ отвечал, что Венгерскую революцию 1956 года спровоцировали фашистские заговорщики, что Пражская весна 1968 года была делом рук крохотной шайки отщепенцев среди руководства, добавляя при этом, что если ему говорили неправду и он ошибается, то его страна не имела права подавлять восстания в чужих странах. Когда речь заходила об Афганистане, он даже и не упоминал официальные оправдания. В собственном кабинете ВГ показал Элли свой коротковолновый радиоприемник… на частотах радиостанций Лондона, Парижа, Вашингтона были наклейки с названиями этих городов, написанные им кириллицей от руки. Он говорил ей, что имеет право слушать любую пропаганду.
Настали времена, когда многие из его друзей подпали под влияние националистической риторики относительно желтой опасности.
— Представьте себе границу между Китаем и Советским Союзом, и на ней от одного ее края до другого цепочкой стоят плечом к плечу китайские солдаты, начинают маршировать в нашу сторону, — говорил один из них, адресуясь к воображению Элли. Они стояли вокруг самовара в кабинете директора института. — Сколько же дней они будут идти через нашу границу, учитывая скорость рождения детей в Китае? Ответ был воистину мрачным пророчеством, в нем крылось и восхищение подобной арифметикой: «До скончания века». Среди этих русских Уильям Рандолф Хэрст чувствовал бы себя как дома. Но только не Луначарский. Если вывести солдат на границу, рождаемость упадет сама собой, возразил он, сразу подметив логическую ошибку. В его интонации слышалось неудовольствие математической некорректностью, но ошибиться в смысле его слов было трудно.
Даже в худшие времена советско-китайских конфликтов он не позволял себе, насколько это было известно Элли, поддаваться эпидемии паранойи и расизма.
Элли нравилась сама идея самовара, и ей казалось, что она уже может постичь причины привязанности русских к этому аппарату. Их «Луноход», лунный вездеход, напоминавший ванну на проволочных колесиках, наверное, был в отдаленном родстве с самоварами. Однажды великолепным июньским утром ВГ отправился с ней в обширный парк на окраине Москвы, чтобы показать модель «Лунохода». Там, рядом с павильоном, рекламировавшим товары и красоты Таджикской Республики, располагался огромный зал, буквально до крыши набитый моделями мирных советских космических аппаратов в натуральную величину: «Спутника-1», первого в мире орбитального аппарата; «Спутника-2» с первым животным на борту, собакой Лайкой, умерщвленной потом в космосе; «Луны-2», первого космического аппарата, достигшего поверхности другого небесного тела; «Луны-3», первого аппарата, сфотографировавшего обратную сторону Луны; «Венеры-7», впервые опустившейся на поверхность другой планеты и работавшей там; «Востока-1», первого пилотируемого космического корабля, в котором Герой Советского Союза Юрий Гагарин облетел Землю. Перед павильоном дети ползали по наклонным стабилизаторам ракеты «Восток», светлые головки и красные галстуки с шумом и гамом скатывались на землю. «Земля» — так зовут русские нашу планету. Расположенный в Северном море советский арктический остров называется Новой Землей. Именно там в 1961 году русские взорвали ядерное устройство мощностью 58 мегатонн, люди больше не производили взрывов подобной силы. Но… был летний день, горожане расхватывали мороженое, которым москвичи так гордятся, семьи гуляли, беззубый старик улыбался Элли и Луначарскому понимающими глазами, словно они были любовниками. И древняя земля казалась чудесной.