— Вполне могу поверить, что камни говорят, — заметил Луначарский, прожевывая орех. Он последовал примеру настоятеля. — Но я сомневаюсь в том, что камень способен понять вас. Какие могут быть у вас доказательства? Мир и так полон ошибок. Вы уверены, что не обманываете себя?
— Вполне законный научный скептицизм, — улыбнулся в ответ настоятель.
Какие могут быть у вас доказательства? Мир и так полон ошибок. Вы уверены, что не обманываете себя?
— Вполне законный научный скептицизм, — улыбнулся в ответ настоятель. С точки зрения Элли, улыбка была просто неотразима: невинная, чуть ли не детская.
— Чтобы общаться с камнем, надо постараться стать… не таким занятым. Следует не столько думать, сколько говорить. Когда я утверждаю, что общаюсь с камнем, то имею в виду не слова. Христиане говорят: «В начале было Слово». Но я говорю об общении предначальном, лежащем в основе основ.
— О Слове говорится лишь в Евангелии от Иоанна, — менторским тоном заметила Элли и укорила себя в бестактности, еще не договорив последнего слова. — В более ранних, синоптических Евангелиях этого нет. Мотив заимствован из греческой философии. Но о каком общении без слов вы говорите?
— Ваш вопрос состоит из слов. Вы просите меня словами описать нечто, не имеющее ничего общего со словами. Попробую. Есть такая японская сказка «Сон муравьев». Дело происходит в муравьином королевстве. История долгая, я не стану все пересказывать. Но смысл таков: чтобы понять муравья — стань муравьем.
— Ну на самом деле язык муравьев имеет химическую природу, — заметил Луначарский, проницательно глянув на настоятеля. — Они наносят определенными молекулами метки, помечающие дорогу к еде. Чтобы понять муравья, нам потребуется газовый хроматограф или же масс-спектрометр. Так что нет необходимости становиться муравьем.
— Возможно, вам под силу стать муравьем только таким вот способом, — не глядя на него, возразил настоятель. — Объясните мне, зачем вам, ученым, изучать следы, оставленные муравьями?
— Энтомолог сказал бы, — предположила Элли, — чтобы понять муравьев и их общество. Познание доставляет ученым удовольствие.
— Это просто другой способ признаться в любви к муравьям.
Элли слегка подала плечами.
— Да, но те, кто платит энтомологам, скажут иначе. Они скажут, что хотят управлять муравьями, уметь изгонять их из любого жилья… Или глубже понять агробиологию почвы. Биологические методы безопаснее пестицидов. Едва ли здесь можно усмотреть любовь к муравьям.
— Скорее нашу заинтересованность, — заметил Луначарский. — Пестициды ядовиты и для людей.
— Зачем вспоминать о пестицидах во время такого обеда? — возмутилась сидевшая напротив Сукхавати.
— Помечтаем о муравьях в иное время, — негромко сказал настоятель, улыбнувшись Элли той же неотразимой и невозмутимой улыбкой.
Обувшись с помощью метровой длины рожков, они пошли к маленькой стайке автомобилей, а официанты и хозяин ресторана улыбались и церемонно кланялись. Элли и Си смотрели, как настоятель садится в лимузин вместе с кем-то из хозяев-японцев.
— Я спросил у настоятеля, если он способен разговаривать с камнем, значит, может общаться и с мертвыми? — проговорил Си.
— И что он ответил?
— Он сказал, что с мертвыми общаться несложно. Куда труднее — с живыми.
18. Сверхобъединение
Бурное море!
И Млечный Путь
Простерся над Садо.
Мацуо Басе
Быть может, выбор Хоккайдо и был обусловлен его скверной репутацией. Здешний климат предъявлял к зданиям требования, весьма необычные по японским понятиям. Этот остров по-прежнему населяли айны, волосатые аборигены, к которым многие японцы и поныне относились свысока. Зимы здесь были ничуть не мягче, чем в Миннесоте или Вайоминге. Конечно, местоположение Хоккайдо в известной мере затрудняло поставки, но в случае… катастрофы остров находился на самом севере Японии, вдали от ее густонаселенных районов.
Теперь, после завершения тоннеля длиной в 51 километр, соединившего этот остров с Хонсю, его уже нельзя было считать изолированным. Тоннель стал самым длинным подводным тоннелем в мире.
На Хоккайдо можно было без всякого риска испытывать отдельные агрегаты Машины. Однако к сборке Машины там поначалу отнеслись с сомнением. Дело было в том, что окружавшие сборочное предприятие горы несли на себе явный отпечаток недавнего вулканизма. Одна из них продолжала бурно расти — со скоростью один метр в сутки. Даже Советы выразили некоторую озабоченность — их Сахалин был всего лишь в 43 километрах, за мысом Соя или проливом Лаперуза. Правда, шума подняли немного, так сказать, на копеечку, не на рубль. Все прекрасно понимали: при соответствующем стечении обстоятельств Машина может разнести и всю Землю, даже если будет построена на обратной стороне Луны. Опасно уже просто приниматься за ее изготовление, а всякие там мелочи — где и как она расположена — можно не принимать во внимание.
К началу июля Машина снова начала обретать законченный вид. В Америке продолжению работ сильно мешало бурление политических и сектантских страстей, сооружению советской Машины препятствовали технические сложности. Но здесь — на заводе куда более скромных масштабов, чем в Вайоминге, — уже установили шпонки и целиком собрали весь додекаэдр. Правда, публичных заявлений об этом делать не стали. Древние пифагорейцы, открывшие додекаэдр, сведения об этой фигуре держали в строгом секрете, угрожая страшными карами болтуну. Так что для нашей планеты не было ничего необычного в том, что о существовании додекаэдра, пусть и величиной с дом, знали только немногие люди, хотя и происходило все это 2600 лет спустя и на другом краю света.