— А чего это дымом так завоняло? — И почти сразу сам же заметил и причину: у стены на дымоходе чернела широкая щель. — Вот, бездельники, совсем за хозяйством не следят!
На полу у основания печи он по быстрому наскреб немного глины, размочил ее инеем, запрыгнул на край печи, замазал щель. Сочащийся в избу дым был остановлен.
— Пусть греется… — Олег спустился, отер инеем руки: — Сходи за водой, девочка. А то ни умыться, ни попить, ни приготовить чего. Любовод, ты на какой полке спать будешь?
— На верхней. Там теплее.
— Тогда нам средняя… — Он вытащил тюфяк, отнес в дальний угол, вместо нее расстелил овчину. Подбросил еще дров. Печь нагревалась медленно — но вот от медного котла уже потянуло жаром. — Ничего, за несколько часов раскочегарится, а там и от печи тепло пойдет.
Вернулась невольница с двумя бадьями. Одну из них путники сразу выплеснули в котел, из другой в круг напились, умылись, крякая от студеной воды. Однако в самой избе можно было уже раздеваться — иней стек со стен и просочился сквозь пол, над плитой дрожал горячий воздух.
— Ну, — хлопнул в ладони купец. — Чегой-то брюхо мое вечерять просит. Что там у нас еще имеется?
Но готовить не пришлось: в дверь постучали, а затем три женщины внесли каждая по большому горшку, поставили на стол и тут же удалились.
— Чего это там? — Любовод сунул нос в один, другой, третий. — Да нас, никак, на убой откармливать собрались? Запах-то какой, я сейчас умру. С тмином, никак, и с перцем. Давайте, садимся, пока горячее.
Новгородец достал ложку и принялся азартно черпать розовый, с черными бусинками перца, плов. Олег тоже вытянул свой обеденный инструмент, заглянул в один горшок, обнаружил там сочно поблескивающую копченую рыбу с капустой и репой, в другом — что-то однотонно-серое, похожее на паштет. Попробовал, зацепив немного кончиком ложки. Вкус кушанья был слабояичным, экономно подсоленным, с легким оттенком ореха. Олег зачерпнул уже полную ложку, съел. Еще одну.
— Что это, господин?
— Не знаю, девочка. Паштет какой-то. Попробуй.
Невольница зачерпнула половину ложки, кивнула:
— Вкусно. — И вернулась к копченой рыбе, от которой шел дивный запах, едва не перебивающий пряный аромат перченого плова со свининой. Разумеется, паштет среди всего этого кухонного марева не ощущался совершенно.
— Все, больше не могу, — отвалился наконец Любовод.
Разумеется, паштет среди всего этого кухонного марева не ощущался совершенно.
— Все, больше не могу, — отвалился наконец Любовод. — Вы уж простите, други, но под потолком уже тепло. Пойду я…
— И я наелась.
— Так и мы пошли, — согласился Середин. — В кои веки можно без спешки улечься, без тревоги поспать. Да еще и с крышей над головой, без налатников и меховых штанов.
Увы, едва ведун провалился в настоящий, сладкий сон, как его довольно бесцеремонно задергали за ногу. Олег приоткрыл глаза, глянул вниз. И судорожно дернулся: наружной стены дома не было! А возле полатей, кланяясь, стоял уже знакомый туземец и манил его обеими ладонями за собой.
Ведун осторожно, чтобы не потревожить Урсулу, слез с полатей, натянул сапоги, двинулся за мужичком. Когда он миновал место, где должна была стоять стена, по ногам сразу потянуло холодом, ветер задул за воротник рубахи и под ее подол. Но странный знакомец, продолжая его манить, вошел в чум, стоявший посреди деревни, в пятне желтого света. Олег поспешил следом, сквозь стену — и тоже вошел!
«Значит, сон», — понял он.
Очага в центре чума не имелось, и ведун, повинуясь какому-то наитию, встал на его место. Тут же семеро замерших вокруг туземцев поклонились:
— Прости, саттва, мы не узнали тебя! — Все они были одеты в меховые костюмы вроде того, в котором встретил его хозяин первого дома, в волосах болтались косички с лентами, в руках покачивались шесты с перьями и узелками. — Прости, саттва, ты принес нам известие о беде, но глупый старый Ирин не узнал тебя. Сперва он принял тебя за бродячего духа ныгду, потом за тамаса, пытающегося выдать себя за шамана. Прости, мы проверили тебя. Мы знаем, что ты чужеземный саттва, но мы не вняли твоему упреждению. Прости нас и повтори его еще раз.
— Нет, — тряхнул головой Олег, — я ничего не понимаю и сперва хочу получить ответы. Что за ныгду, что за тамас и почему вы называете меня саттвой? Мое имя — Олег, хотя я, конечно, немного занимаюсь ведовством.
— Он не знает, — повернулся единственно обозначенный здесь именем Ирин к соседу. — Он не знает, — повернулся тот дальше. — Он не знает, он не знает…
Шепоток пробежал по кругу и вернулся к Ирину.
— По воле богов, чужеземец, — начал тот, — люди изначально поделены на три касты. На саттв, раджасов и тамасов. Саттва — это высшая каста, это люди духа. У них пять душ, хотя все прочие люди имеют лишь четыре. Они умеют общаться с богами, видеть сущее и творить чудеса. Раджасы — это люди порядка. Они созданы, чтобы сражаться, защищая порядок, чтобы повелевать тамасами и обеспечивать покой саттв. Они делают это, не ведая, что творят, ибо такие желания вложены в их души богами. Тамасы — это рабы, созданные, чтобы работать, обеспечивая пищей высшие касты, они способны только выполнять приказы. Они глупы, исполнительны и довольствуются малым, ибо такими их создали боги.