— Пойду найду спички.
Выключатель был у двери.
Руди тихонько прошел к ней с коробкой спичек в одной руке, свечкой в другой.
С той стороны еще немного — и трое мужчин и одна женщина сорвутся с петель.
— Лучшие результаты в классе, — сказало одно чудище. Так гулко и сухо. — Не говоря уже о спортивных способностях. — Черт побери, зачем ему понадобилось выигрывать все эти забеги на фестивале?
Дойчер.
Черт его дери, этого Франца Дойчера!
И тут до него дошло.
Не Франца Дойчера то была вина, а самого Руди. Он хотел показать своему прежнему мучителю, на что способен, но кроме того, он хотел показать это всем. И вот теперь все — у них на кухне.
* * *
Руди зажег свечку и выключил свет.
— Готовы?
— Но я слышал, что там делается. — Дубовый голос отца нельзя было не узнать.
— Давай, Руди, ну когда уже?
— Да, но поймите, герр Штайнер, это все — ради высокой цели. Подумайте о возможностях, которые будут у вашего сына. Это на самом деле привилегия.
— Руди, свечка капает.
Он отмахнулся от них, дожидаясь опять Алекса Штайнера. И услышал его.
— Привилегия? Это бегать босиком по снегу? Прыгать с десятиметровой вышки в воду метровой глубины?
Руди прижался ухом к двери. Свечной воск таял ему на руку.
— Болтовня. — Сухой голос, негромкий и деловой, на все имел готовый ответ. — Наша школа — одна из лучших, какие только есть. Выше чем мирового класса. Мы создаем элитный слой немецких граждан во имя фюрера…
Руди больше не мог слушать.
Он соскреб воск с руки и отпрянул от сростка света, пробившегося в щель под дверью. Когда он сел, пламя погасло. Слишком много движения. Нахлынула темнота. Единственный доступный свет — белый прямоугольный трафарет по форме кухонной двери.
Он чиркнул новой спичкой и снова затеплил свечу. Сладкий запах огня и угля.
Руди с сестрами толкнули каждый свою доминошину и стали смотреть, как валятся костяшки и башня в середине падает на колени. Девочки радостно заверещали.
В комнате появился Курт, старший брат.
— Похожи на трупы, — сказал он.
— Что?
Руди уставился в темное лицо, но Курт не ответил. Он заметил спор на кухне.
— Кто там у нас?
Ему ответила одна из девочек. Младшенькая, Беттина. Ей было пять.
— Там два чудища, — сказала она. — Они пришли за Руди.
Опять — человеческое дитя. Насколько проницательнее взрослых.
Позже, когда люди в плащах ушли, двое мальчишек, семнадцати и четырнадцати лет, нашли в себе смелость встретиться с кухней.
Они стояли в дверях. Свет сек им глаза.
Заговорил Курт.
— Его забирают?
Локти матери лежали на столе. Ладони смотрели вверх.
Алекс Штайнер поднял голову.
Тяжелую.
Лицо у него было четкое и определенное, свежевырезанное.
Деревянная рука отерла лучинки волос надо лбом, и он несколько раз попытался заговорить.
— Папа?
Но Руди не подошел к отцу.
Он сел за стол и взял повернутую ладонью кверху руку матери.
Алекс и Барбара Штайнер не откроют, что было сказано, пока доминошки в гостиной падали, как трупы. Если бы только Руди остался подслушивать у двери еще несколько минут…
В следующие недели он говорил себе — или, вернее, умолял себя, — что если бы только в тот вечер он услышал остаток разговора, то вошел бы на кухню намного раньше.
Если бы только Руди остался подслушивать у двери еще несколько минут…
В следующие недели он говорил себе — или, вернее, умолял себя, — что если бы только в тот вечер он услышал остаток разговора, то вошел бы на кухню намного раньше.
«Я поеду, — сказал бы он. — Пожалуйста, заберите меня, я уже готов».
Если бы он вмешался, все могло быть иначе.
* * * ТРИ ВОЗМОЖНЫХ СЛЕДСТВИЯ * * *
1. Алекс Штайнер не подвергся бы такому же наказанию, как Ганс Хуберман.
2. Руди уехал бы в школу.
3. И как знать — может, и выжил бы.
Жестокий рок, однако, не позволил Руди Штайнеру зайти на кухню в нужный момент.
Он вернулся к сестрам и к домино.
Сел на пол.
Руди Штайнер никуда не ехал.
МЫСЛЬ О ГОЛОМ РУДИ
Там была дама.
Стояла в углу.
С такой толстой косой, каких Руди никогда не видел. Коса вилась у дамы по спине, а когда время от времени дама перебрасывала ее через плечо, коса нежилась на ее колоссальной груди, как перекормленный домашний зверек. И вообще у нее все было увеличенное. Губы, ноги. Булыжные зубы. И голос у нее был крупный и прямой. Зачем тратить время?
— Komm, — велела она мальчикам. — Сюда. Встаньте здесь.
Врач, напротив, был похож на лысеющего грызуна. Маленький и шустрый, он расхаживал по тесной школьной канцелярии, заполняя ее своими маниакальными, но деловитыми движениями и манерностью. И еще он был простужен.
Трудно было решить, какой из трех мальчиков с большей неохотой снимал одежду, когда им приказали. Первый водил глазами с лица на лицо: с пожилого учителя на огромную медсестру, потом на недомерка-врача. Мальчик в середине смотрел только на свои ботинки, а крайний слева не успевал благодарить небеса, что находится в школьной канцелярии, а не в темном переулке. Медсестра, сообразил Руди, была в этой компании пугалом.
— Кто первый? — спросила она.
Ответил ей герр Хекеншталлер, наблюдавший за осмотром. Черный костюм, а не человек. Вместо лица — одни усы. Оглядев мальчиков, он выбрал быстро.
— Шварц.
Незадачливый Юрген Шварц, смущенный до невозможности, стал расстегиваться. Остался только в ботинках и трусах. На его немецкое лицо приливом вынесло бессчастную мольбу.