Макс посидел еще полчаса, потом шагнул к пакету и заглянул в него. Кроме еды внутри были кое-какие вещи.
* * * ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ СОДЕРЖИМОЕ ДАРА ВАЛЬТЕРА КУГЛЕРА * * *
Одна маленькая бритва.
Ложка — самая похожая на зеркало вещь.
Крем для бритья.
Ножницы.
Когда Макс уходил, кладовка была пуста, если не считать кое-чего на полу.
— Прощай, — шепнул он.
Последним, что там видел Макс, был холмик волос, непринужденно расположившийся под стеной.
Прощай.
С чисто выбритым лицом и криво постриженными, но аккуратно причесанными волосами, он вышел на улицу другим человеком. Фактически он вышел немцем. Минуточку — он и был немцем. Или, точнее, когда-то был.
В желудке у него плескалась электризующая смесь сытости и тошноты.
Он зашагал к станции.
Показал билет и удостоверение личности, и вот теперь сидел в тесной коробочке купе, прямо в луче прожектора опасности.
— Документы.
Именно это он боялся услышать.
И без того было ужасно, когда его остановили на перроне. Он знал, что второго раза не выдержит.
Дрожащие руки.
Запах — нет, смрад — вины.
Дрожащие руки.
Запах — нет, смрад — вины.
Нет, он не вынесет новой проверки.
К счастью, проверка явилась рано и спросила только билет, так что теперь осталось только это окно с городками, роение огней да женщина, храпящая у стены купе напротив.
Большую часть пути он пробирался через книгу, стараясь не поднимать глаз.
Слова расползались по его языку.
Странно: переворачивая страницы и прочитывая главу за главой, он успел распробовать только два слова.
Mein Kampf. Моя борьба…
Заглавие — снова и снова, а поезд стучал от одного немецкого городка к другому.
Mein Kampf.
Подумать только — вот в чем спасение.
ЛОВКАЧИ
Вы можете не согласиться, что Лизель Мемингер было легко. Но ей было легко в сравнении с Максом Ванденбургом. Конечно, у нее, можно сказать, на руках умер брат. Ее оставила мать.
Но все лучше, чем быть евреем.
За время до появления Макса, Роза лишилась еще одного постирочного клиента, на сей раз — Вайнгартнеров. На кухне случился обязательный Schimpferei,[3] и Лизель успокаивала себя тем, что остаются еще двое, а главное, один из них — бургомистр, его жена, книги.
Что же до других занятий Лизель, то они с Руди Штайнером по-прежнему опустошали окрестности. Я бы сказал даже, что они оттачивали свои преступные ухватки.
Они побывали еще в нескольких экспедициях с Артуром Бергом и его друзьями, стремясь доказать, что чего-то стоят, и расширить собственный воровской репертуар. На одном огороде они крали картошку, на другом — лук. Но своей главной победы они добились сами.
Как мы уже увидели, одной из выгод в прогулках по городу была вероятность найти что-нибудь на земле. Другая выгода состояла в наблюдении за горожанами, и что важно — за одними и теми же горожанами, из недели в неделю совершающими одни и те же действия.
Одним из таких персонажей был мальчик из их школы, Отто Штурм. Каждую пятницу на своем велосипеде он ездил в церковь — возил продукты для клира.
Они наблюдали за Отто месяц, а погода тем временем из хорошей сделалась скверной, и Руди — в особенности он — твердо решил, что в одну из пятниц, в небывало холодную неделю октября, Отто свой груз не довезет.
— Все эти попы? — развивал мысль Руди, пока они с Лизель шли через Молькинг. — Они и так уже вон какие жирные. Неделю могут обойтись без жрачки, если не больше.
Лизель не стала спорить. Во-первых, она не была католичкой. Во-вторых, ей самой изрядно хотелось есть. Она, как всегда, несла мешок с бельем. Руди нес два ведра холодной воды, или, как он это назвал, два ведра будущего льда.
Около двух он принялся за работу.
Без всяких колебаний вылил воду на дорогу точно в том месте, где велосипед Отто будет сворачивать за угол.
Лизель пришлось согласиться.
Поначалу ее покалывала совесть, но план был идеален — или, по крайней мере, близок к идеалу, насколько такое вообще возможно. Каждую пятницу вскоре после двух Отто Штурм выворачивал на Мюнхен-штрассе с корзиной провизии на руле. В эту пятницу он только досюда и доедет.
На дороге и без того была наледь, но Руди добавил новый слой льда и с трудом сдерживал ухмылку. Она словно бы юзом проскальзывала по его лицу.
— Пошли, — сказал Руди, — вон за тот куст.
Спустя приблизительно пятнадцать минут дьявольский план принес, так сказать, свои плоды.
Руди ткнул пальцем в просвет между ветками.
— Вон он.
Отто выехал из-за поворота, мечтательный, как теленок.
Не затягивая дела, потерял управление, пошел в занос и ткнулся лицом в дорогу.
Когда он не шевельнулся, Руди с тревогой посмотрел на Лизель.
— Иисусе распятый, — сказал он. — По-моему, мы его убили! — Руди тихонько выбрался из-за куста, забрал корзину, и они двинули прочь.
— Он дышал? — спросила Лизель, когда они немного отошли.
— Keine Ahnung, — ответил Руди, прижимаясь к корзине. Понятия не имею.
Спустившись еще дальше по склону, Руди с Лизель стали смотреть, как Отто поднялся, почесал в голове, почесал в паху и принялся озираться в поисках корзины.
— Глупый Scheisskopf, — ухмыльнулся Руди, и они начали рассматривать добычу. Хлеб, побитые яйца и гвоздь программы — Speck .[4] Руди поднес жирный окорок к носу и восторженно потянул ноздрями. — Здорово.