Открытое окно всасывало узкую полоску воздуха.
Только это им и нужно.
Руди остановился первым. Потыкал Лизель в ребра тыльной стороной ладони.
— А не открыто ли то окно? — шепотом спросил он. Рвение высунулось из его голоса и рукой легло на плечо девочки.
— Jawohl, — ответила она. — Так точно.
И в сердце у нее вдруг стало жарко.
Всякий раз, когда они обнаруживали, что окно плотно захлопнуто, Лизель под внешним разочарованием прятала яростное облегчение. Хватит ли у нее наглости забраться в дом? И вообще, для кого и для чего она туда полезет? Для Руди? Найти немного еды?
Нет, невыносимая правда была такой:
Ей нет дела до еды.
И Руди, как ни жаль было это сознавать, имеет к ее плану лишь косвенное отношение. Ей нужна книга. «Свистун». Лизель претило получить его от одинокой жалкой старухи. А вот украсть — это чуть более приемлемо. Украсть его — в каком-то извращенном смысле — было почти все равно что заслужить.
Свет менялся целыми блоками оттенков.
Массивный ухоженный дом притягивал детей. Их мысли зашуршали шепотом.
— Хочешь жрать? — спросил Руди. Лизель ответила:
— Помираю, как хочу! — Книгу.
— Смотри — наверху свет зажегся.
— Вижу.
— Не расхотела жрать, свинюха?
Секунду-другую они нервно посмеялись и стали для порядка рядиться, кто полезет в окно, а кто встанет на вассаре. Руди, видимо, полагал, что, как единственный мужчина, лезть должен он, но Лизель явно знала дом. Так что лезть ей. Она представляла, что находится по ту сторону окна.
Так и сказала.
— Лезть надо мне.
Лизель зажмурилась. Крепко.
Она заставляла себя вспомнить, представить бургомистра и его жену. Воссоздавала в красках, как мало-помалу подружилась с Ильзой Герман, — и тут же напоминала себе, как их дружба, получив сапогом по лодыжкам, осталась лежать у обочины. Подействовало. Лизель их возненавидела.
Они оглядели улицу и молча пересекли двор.
И скорчились под щелью в окне первого этажа. Дыхание стало громким.
— Теперь, — предложил Руди, — дай мне свои ботинки. Чтобы не шуметь.
Не прекословя, Лизель развязала потрепанные черные шнурки и оставила ботинки на земле. Поднялась, и Руди мягко приоткрыл окно ровно так, чтобы Лизель могла пролезть. Скрип окна раздался над их головами как рев низколетящего самолета.
Лизель подтянулась на карниз и протиснулась в комнату. Разуться, поняла девочка, — это блестящий ход: она стукнулась пятками о деревянный пол крепче, чем ожидала. Ее подошвы болезненно раздались от удара, так что в кожу врезались швы носков.
В самой комнате все было как всегда.
В пыльном сумраке Лизель стряхнула подступившую ностальгию. Прокралась вглубь и дала глазам привыкнуть к темноте.
— Ну что там? — громко зашептал Руди снаружи, но Лизель только отмахнулась, что означало «Halt’s Maul». Не шуми.
— Еду, — напомнил он. — Еду найди. И сигареты, если сможешь.
И то и другое, однако, интересовало Лизель в последнюю очередь. Она была дома — среди бургомистровых книг всех расцветок и видов, с золотыми и серебряными буквами. Она чуяла запах страниц. Почти ощущала вкус слов, громоздившихся вокруг. Ноги принесли ее к правой стене. Лизель знала, где то, что ей нужно, точное место, но когда подошла к полке со «Свистуном», на месте его не оказалось. Только узкая щель.
Тут она услышала шаги наверху.
— Свет! — зашептал Руди. Он совал слова в приоткрытое окно. — Свет погас!
— Scheisse.
— Они спускаются!
Повисла секунда нечеловеческой длины, вечность моментального решения. Глаза Лизель побежали по комнате — и тут она заметила «Свистуна»: он терпеливо лежал на бургомистерском столе.
— Быстрей, — поторопил Руди, но Лизель спокойно и уверенно прошла к столу, подхватила книгу и осторожно полезла в окно. Головой вперед, но все же сумела приземлиться на ноги, и снова болезненно — на этот раз больно было лодыжкам.
— Давай, — увещевал ее Руди. — Бежим, бежим. Schnell!
Свернув за угол и очутившись на дороге обратно к реке и Мюнхен-штрассе, Лизель остановилась и наклонилась отдышаться. Она стояла, переломившись пополам, воздух замерзал у нее во рту, сердце колоколом било в ушах.
Она стояла, переломившись пополам, воздух замерзал у нее во рту, сердце колоколом било в ушах.
То же самое и Руди.
Подняв голову, он увидел книгу у Лизель под мышкой. И попытался заговорить.
— Что, — с трудом выдавил он, — за книга?
Темнота уже поистине сгущалась. Лизель тяжело дышала, воздух в горле понемногу таял.
— Больше ничего не нашла.
Увы, у Руди было чутье. На ложь. Он искоса посмотрел на нее и объявил то, в чем уже не сомневался:
— Ты не за едой туда полезла, да? Ты взяла, что хотела…
Лизель распрямилась, и тут на нее накатила слабость от следующего открытия.
Ботинки.
Она посмотрела на ноги Руди, потом на его руки, потом на землю вокруг него.
— Что? — спросил он. — Что такое?
— Свинух, — набросилась на него Лизель. — Где мои ботинки? — Руди побелел, и тут у Лизель уже не осталось сомнений.
— Там, около дома, — предположил Руди, — или нет?
Он в отчаянии огляделся, моля, чтобы вопреки всему он все-таки ботинки принес. Он представил, как подбирает их с земли, ах, если бы и в самом деле, — но ботинок не было. Они лежали бесполезные, или много хуже — обличительные — у стены дома № 8 по Гранде-штрассе.