Еще не открыв заказанную книгу, только по одному ее весу Натали могла догадаться, сколько написанных им строк ждет ее внутри.
Потому что это письмо в двух совершенно одинаковых, проверенных экземплярах должно было на следующей неделе стать их новым совместным чтением.
Еще не открыв заказанную книгу, только по одному ее весу Натали могла догадаться, сколько написанных им строк ждет ее внутри. Не открывая книгу, по одному только прикосновению к ней она чувствовала жар каждой строки его письма. Мадам Дидье не могла надивиться ее прилежности — по возвращении на Сеняк девушка тут же уединялась в своей комнате для чтения.
— Ohh… Господин Шампен не устоит… Я уже слышу, в каких выражениях он будет просить вашей руки… — довольная, комментировала она.
— Что же это должно значить?! — недоумевала служанка, получив распоряжение вернуть на письменный стол овальное пресс?папье, лампу с зеленым стеклом и увидев пучок разноцветных ручек, хрустальную чернильницу, наполненную фиолетовой жидкостью, и перья, причем золотые, а не стальные, как прежде.
— Что же это должно значить?! — повторяла она, истребляя размножавшиеся по всему дому чернильные пятна то жавелевой водой, то соком лимона, а то порошком, в состав которого входили две части квасцов и одна часть винного камня, а выбор зависел от степени свежести пятна и вида испачканного материала В первое время содержание писем Анастаса Браницы, так же как и всех подобных писем, витало в неопределенном пространстве, заполненном парящими любовными чувствами и воздушными изъявлениями чувств. Юноша старался раскопать в своей памяти как можно более романтические обороты на родном языке, прибегая иногда и к помощи французского, особенно к французской поэзии, чтобы в общих чертах обрисовать свои эмоции. Зачастую он бодрствовал целую ночь в поисках одного?единственного слова, вокруг которого позже выстраивал астральное послание к своей бесценной, чтобы потом вместе с ней в течение целой недели читать его, страстно следя за тем, удалось ли ему выразить хотя бы внешние черты, хотя бы намек на те космической силы чувства, которые бурлили в глубинах его существа. Возможно, именно поэтому первые письма Анастаса выдавали некоторую растерянность, страх, что чужие книги сейчас мало чем могут ему помочь, что теперь все зависит от его личных способностей и выбора. Но ввиду того, что Натали Увиль, даже несмотря на неуверенность трепещущего автора, читала его письма даже с большим жаром, прежде всего завороженная сознанием того, что страницы эти предназначены только ей одной и никому более во всем божьем мире, ввиду того, что он чувствовал, что этим страницам она отдается еще полнее и безогляднее, чем раньше, Браница постепенно обретал гораздо большую свободу, нанизывал слова на нить изложения с большим вдохновением, составлял такие фразы, которые смогли бы еще больше сблизить их, такие абзацы, которые связали бы их накрепко, постепенно сводя неловкие заключительные формулировки своих писем вроде: «Позвольте воспользоваться и этим случаем, чтобы засвидетельствовать Вам свое почтение» или менее громоздкой: «Позвольте мне назвать себя Вашим другом» — к простой и ясной: «Любящий Вас Анастас».
Ко всему сказанному следует добавить, что в этих письмах при их одновременном чтении возникло еще одно невидимое обстоятельство — карманные часы юноши вдруг сами собой пошли. Их пульс бился равномерно. Стрелки плавно скользили от одной римской цифры к другой, описывая бесконечные круги времени, вычлененного из времени.
37
Зародился ли у Анастаса Браницы уже тогда замысел, который позже охватил его полностью и вознес в высшие сферы, а потом безжалостно вернул к реальности, достоверно не известно. Был ли тому причиной замаячивший на горизонте ежегодный инспекционный визит в Белград господина Марселя Шампена и желание Анастаса таким способом противостоять сопернику — тоже неизвестно. Имелось ли у него в сентябре 1928 года ясное представление о том, на что он отважился, никто не знает, так же как никто не знает и ответа на бесчисленное множество других вопросов.
Имелось ли у него в сентябре 1928 года ясное представление о том, на что он отважился, никто не знает, так же как никто не знает и ответа на бесчисленное множество других вопросов. Короче говоря, однажды, долгой ночью, выбранной им, чтобы писать письмо, он зашел гораздо дальше, чем позволяло все то, что он прежде читал, гораздо дальше, чем делали возможным все книги, вступил в ту область, по которой, как он наивно полагал, раньше никто еще не проходил.
Удивленная изменением тона обращения, Натали Увиль громко спросила, сопровождая такое первое его письмо движением указательного пальца по строчкам:
— Анастас, что это?
— Роман. Это будет роман, и мы станем его единственными действующими лицами. Большой роман со счастливым концом, — улыбнулся он и гордо выкатил грудь.
— Правда? — спросила она, боясь моргнуть и этим прервать его речь.
— Да. Вот увидите. Я все там устрою для нас с вами. Вам остается только высказать свои пожелания… — Он показал рукой, стараясь охватить как можно большее пространство, как можно дальше от всех известных книг, на поросшую лесом долину между хребтами пепельно?серых гор с вершинами под вечным снегом, на реку, которая текла неизвестно откуда и неизвестно куда…