То, что говорил им в тот день в тени сосен монастырского двора единственный насельник этого богоугодного места, старейшина и послушник, они никогда не забудут. Ктитором монастыря Святого Николая был деспот Йован Оливер, вельможа могучего царя Стефана Душана. Предание говорит, что именно здесь он заночевал, увлекшись допоздна чтением книг, и его окружили бессловесные привидения, вселившие в него сомнения в полноте слова, и тут в другом конце ущелья появился святой Николай, он принялся усердно молиться вместе с деспотом, и так молились они до самого утра.
— Когда рассвело и нечисть рассеялась, святой Николай удалился, чтобы оказать помощь еще кому?нибудь из оказавшихся в беде, а господин наш решил в знак благодарности основать здесь монастырь, посвятив его своему спасителю, защитнику всех путников и мореплавателей, чтобы и в будущем страннику было где укрепить усомнившуюся душу и приклонить на ночь голову… — говорил монах, предлагая им соль и только что собранные и сваренные на воде белые грибы.
— И, призвав из скрипториев Константинополя, Салоник и Скопья самых лучших составителей духовных песен и грамматиков, чтецов и певчих, летописцев и живописцев, воздвиг монастырь из запечатленного в книге Слова Божьего, монастырь, который стоит здесь сейчас перед вами, и одарил его множеством владений… — говорил отец Серафим, показывая им запечатанные золотыми печатями свитки с дарственными на владения и имения с одной и другой стороны света.
— Но с тех пор и по сей день многие книги были сожжены, многие предания, передававшиеся из рода в род, забыты, многие летописи затерты и использованы для чужих договоров и протоколов, многие слова осквернены ради гордых людских помыслов… — говорил, прихрамывая вслед за ними монах, пока они шли к воротам.
— Осталось только упоминание об этом месте, называемом Ущелье, да и то в его существование мало кто верит. Я здесь уже более полувека, и редко кто пройдет мимо, а еще реже остановится. Служу в одиночестве, сколько и как могу, покуда угодно Господу… — говорил отец Серафим, закрывая ворота монастыря, в то время как высь над непроходимыми лесами, заполняемая сгущающимися сумерками, становилась все уже и уже.
36
От одной страницы до другой, от одной до другой, Натали Увиль вместе с Анастасом Браницей познавали ширь новых мест. От одной страницы до другой уменьшалось расстояние между нею и молодым человеком. Хотя она сидела на Сеняке, а он в доме на Великом Врачаре, хотя они никогда не встречались, близость между ними росла, и вот разделявшее их расстояние сократилось настолько, что он, только он один, услышал, как над тысячами крыш Белграда, через половину столицы этой загадочной балканской страны сквозь жар июньского дня она неосмотрительно произнесла, а может быть, просто очень сильно пожелала:
— Анастас, поцелуйте меня…
Действительно ли это произошло? Действительно ли это был первый поцелуй? Настоящий поцелуй? Или он привиделся ей в мечтах, почудился? Она села за туалетный столик с передвижным зеркалом, изучая свое лицо, ища в нем изменений. Оказалось, что достаточно было посмотреть на глаза. В них все отразилось.
— Attendez! Что?то глаза у вас слишком блестят, не будем больше брать в библиотеке любовные романы, это лишнее, не хочется, чтобы вы разочаровались, когда увидите разницу между жизнью и книгами. Не позже чем к концу недели составлю для вас список обязательной литературы, которую вам следует изучить к следующему приезду господина Шампена… — щурилась мадам Дидье на свою подопечную в тот летний полдень.
— Анастас, она, эта женщина, запретит нам, мы не сможем видеться… — читала на следующий день Натали Увиль с места поцелуя, читала и всхлипывала, напуганная перспективой снова оказаться в одиночестве, в мире ограниченных стремлений, безрадостных интерьеров, натюрмортов, таблиц, колонок с цифрами, процентов и промилле.
— Мы что?нибудь придумаем, — он протянул к ней руку и пальцами прикоснулся к ее губам. — Не волнуйтесь, мы что?нибудь придумаем.
И он действительно придумал. За неполный час до обычного еженедельного визита Натали Увиль и мадам Дидье в Французско?сербскую библиотеку на улице Князя Михаила он появлялся там в застегнутом на все пуговицы пиджаке, чтобы нельзя было увидеть легкомысленную подкладку, с серьезным выражением лица разглядывал книги на полках, листал то одну, то другую, а стоило дежурному библиотекарю отвернуться в сторону, ловко засовывал в какую?нибудь из книг, предусмотренных списком воспитательницы на следующую неделю, письмо, точная копия которого лежала у него дома, на письменном столе. Менее чем через час после того, как молодой человек с пушистыми усами и бородкой покидал Французско?сербскую библиотеку на улице Князя Михаила, туда входила дочь инженера Увиля, неизменно сопровождаемая гувернанткой мадам Дидье, складывала свой зонтик, в зависимости от погоды дождевой или солнечный, и с любезным выражением лица просила дать ей издание, предназначенное для чтения на следующей неделе, именно то издание, в котором скрывался дубликат письма Анастаса. Что касается его, то каждый вечер в своем доме на Великом Врачаре он клал перед собой по два сложенных пополам листа бумаги, разрезал их и оба заполнял одинаковым содержанием, внимательно следя, чтобы не допустить различия хоть в одно слово или даже точку. Потому что это письмо в двух совершенно одинаковых, проверенных экземплярах должно было на следующей неделе стать их новым совместным чтением.