— Заткнитесь оба! — рявкнул Середин. — Слушай меня, Тария. За сотворенное тобою преступление тебя следует зашить в мешок вместе с десятком кошек и бросить в реку. Чтобы они драли тебя до тех пор, пока вы не утонете. Но моя старшая жена… — он выразительно оглянулся на Роксалану, — пожалела кошек. Тебя можно сжечь, дабы уничтожить твою жалкую душу, но это будет слишком быстрая смерть. А мы хотим, чтобы ты страдала долго. Очень долго. Страдала день за днем, год за годом и сама мечтала о смерти. Поэтому мы решили поступить так… Чабык! Забери эту тварь, отведи на запад до ближайшего перекрестка и продай ее первому встречному! Нет, не просто встречному, а самому жалкому и уродливому нищему. Такому жалкому и поганому, чтобы в кармане его не имелось ничего, кроме одной ломаной монеты. За нее и продай! Пусть сидит по гроб жизни в грязной вшивой пещере и помнит, отчего ее постигла эта участь и чего она лишилась.
— Слушаю, чародей, — поклонился кочевник.
— Стой! Тария, иди и собери все свое барахло. Я не хочу, — сорвался на истеричный крик Олег, — не хочу, чтобы в моем доме осталось хоть что-то, к чему касалась твоя рука! А ты, жалкое создание… — наклонился он к Саакыму. — Тебя надо бы привязать за ноги к двум осинам и порвать на части. Но ты из кочевья, которое оказало мне гостеприимство и неизменно вело себя достойно и дружески. Не хочу, чтобы между мной и этим кочевьем пролилась кровь. Путь даже кровь такого жалкого существа, как ты. Но я не желаю больше тебя видеть! Убирайся прочь и никогда не возвращайся! Развяжите его и дайте хорошего пинка! Я его изгоняю.
Олег брезгливо передернул плечами и, едва не оборвав полог, ушел в юрту. Только здесь он смог, наконец, перевести дух и упасть на мягкий ковер.
— Оказывается, судить и приговаривать — зело тяжелая работа… — Он вытянул руки и ткнулся лицом в пушистый ворс. — Эх, сейчас бы в баньку. Обычную, русскую, что только в этом времени и найдешь. И водочки, менделеевской, из хорошего новенького холодильника.
— Уже спишь, благоверный? — Как вошла Роксалана, он не услышал.
— Ты явилась дать мне развод? — хмыкнул Олежка. — Намерена просто смыться или станешь вдовой?
— Если уже через десять минут Саакым не выкупит Тарию, значит он однозначный кретин и недостоин нашей девочки. А если через десять минут Тарию не выкупит Саакым, значит, она сама виновата, что втюрилась в такого кретина.
— Через десять минут не выкупит, — ответил Олег. — Я в такое совпадение не поверю. Где-нибудь перед завтрашним закатом. Чтобы я после этого известия не передумал. К утру их уже и след простынет.
— А ты, Олежка, не такой уж полный идиот, как кажешься.
— Иди ты знаешь куда…
— Знаю. Вон туда, на овчинку. Так хочется поваляться на мягоньком, ощутить всем телом прикосновение нежных кудряшек. И если ты не однозначный кретин, ты тоже знаешь, куда тебе следует пойти.
* * *
Чабык вернулся к обозу вечером следующего дня, поклонился и протянул гнутую половинку тонкой новгородской чешуйки:
— Я выполнил твой приказ, посланник. Это плата за твою жену.
— Благодарю тебя, воин, — подбросил в ладони монету Олег. — Пользы от нее никакой, но на память оставить можно. Что скажешь, дорогая?
— Оставь. Будет забавно иногда заметить ее на зеркальной горке.
— Твоя милость безгранична, посланник предков, — снова поклонился кривой кочевник. — Отныне я стану твоим самым преданным рабом.
— Ни к чему творить зло, если в этом нет такой уж необходимости, — после короткой заминки ответил Середин. — Мне будет приятно иметь рядом столь умного друга.
Кочевник приложил руку к груди и отъехал в сторону.
Обоз к этому времени добрался до Белого кочевья. Передовой отряд поставил несколько юрт в низине возле прозрачного ручья, журчащего среди травы по окатанной гальке. Чуть дальше начинался небольшой подъем, за ним виднелась площадка с добрым десятком срубов, еще большим числом юрт, многими стогами, коновязями и высокими бревенчатыми воротами, установленными на пустыре у высокой скалы. Оттуда, сверху, несколько подростков и женщин с интересом наблюдали, как на их обширном пустынном пастбище медленно сворачивается в гигантскую улитку бесконечная лента телег.
Вновь возле юрт заполыхали костры, повисли огромные котлы, опять полилась в казаны вязкая баранья кровь, а их туши упали в кипящую воду. Опять драгоценные кубки налились дорогим вином — воины пили за возвращение, за мудрость отважного чародея, за своих старейшин и ратное мастерство, наполнившее их животы мясом, а кладовые родов — богатой добычей.
— Я был рад познакомиться со столь отважным воином, как ты, Бий-Атил, — поднял кубок за здешнего хозяина Середин, — и столь умелым и решительным военачальником. Половиной успеха в битве с булгарской кованой конницей все мы обязаны тебе. Мне будет тебя не хватать, друг мой. На тебя можно положиться.
— Ты так сказываешь, мудрый чародей, — поднял кубок кочевник, — словно склонился над моим бездыханным телом. Ужель узрел некую печать в моем будущем?
— Нет, что ты, уважаемый… — Олег пригубил вино. — Но мне казалось… Я думал, это твое кочевье? Ты вернулся домой после славного похода. Мне же еще предстоит очень долгий путь. К самым верховьям реки, потом через два перевала в другую долину, к Сакмаре. По ней — до Урала, вниз по нему…