Хоукмун облизал пересохшие губы. Он еще раз посмотрел на графа, затем на Тарагорма и Калана, а потом обвел взором толпу, жаждущую крови.
Хоукмун облизал пересохшие губы. Он еще раз посмотрел на графа, затем на Тарагорма и Калана, а потом обвел взором толпу, жаждущую крови.
Как ни омерзительна была для него мысль покончить с собой на потеху этим мерзавцам, но он не видел иного способа спасти графа Брасса. Однако, что в таком случае станется со всем миром? Сейчас он не в состоянии был представить себе всех последствий такого шага.
Медленным движением герцог повернул меч и установил его так, чтобы рукоять упиралась в пол, а острие легло под самое сердце.
— Вы все равно погибнете, — с горестной улыбкой заявил он, обводя взором присутствующих. — Жив я или мертв, это ничего не меняет. Гниль погубит вас, та самая, что разъедает ваши души. Однажды нечто подобное уже случилось, и вы набросились друг на друга, вместо того чтобы сообща противостоять нависшей опасности. Вы пожирали друг друга точно звери, в то время как мы штурмовали Лондру. Разве удалось бы нам одержать победу без вашей помощи? Не думаю.
— Молчи, — выкрикнул Калан из своей пирамиды. — Делай, что должен, Хоукмун, или мы вновь заставим графа Брасса плясать.
Но в этот миг за спиной у Хоукмуна внезапно раздался мощный и властный, хотя и усталый, голос графа Брасса.
— Нет.
— Если Хоукмун откажется от данного им слова, то боль вернется, граф Брасс. Ужасная, жгучая боль. — напомнил ему Тарагорм, словно обращаясь к ребенку.
— Нет, — возразил граф. — С моими страданиями покончено.
— Так вы желаете, чтобы мы убили и вас тоже?
— Моя жизнь не имеет значения. Для меня сейчас важнее те мучения, которые я перенес по вине Хоукмуна. Раз уж он все равно должен умереть, так дайте мне возможность поквитаться с ним за эти пытки. Я готов исполнить то, чего вы ждали от меня так долго. Я убью его. Теперь, пережив испытания, которые вряд ли по силам другому живому существу, я понял, кто мой истинный враг. Позвольте мне убить его. Потом я согласен умереть, но умру отмщенным!
Под пыткой мыслительные способности графа Брасса явно пострадали. Желтые глаза его выкатывались из орбит, он скалил белоснежные зубы.
— Я умру отомщенным, — повторял он.
Сколь же велико было изумление Тарагорма.
— Я и не ожидал ничего подобного. Мы не зря так верили в вас, граф. Голос его дрожал от радости.
Вырвав из рук стражника меч с широким лезвием и медной рукоятью, он вручил его графу Брассу.
Тот схватил оружие обеими руками и, сощурившись, обернулся к герцогу Кельнскому.
— Я буду счастлив увлечь за собой в иной мир хоть одного врага!
Граф Брасс вскинул огромный клинок над головой. Свет факелов озарил его медные доспехи, и в этом нестерпимом сиянии показалось, будто металл до сих пор плавится и течет.
И в глазах его Хоукмун прочел смертный приговор.
Глава 4
ВЕТЕР ВРЕМЕНИ
Однако смертный приговор, что Хоукмун узрел во взгляде графа, был подписан не ему, а Тарагорму.
За долю секунды граф Брасс развернулся, бросил Хоукмуну предупреждающий клич и обрушил свой массивный клинок на маску в виде циферблата, Снизу донесся дикий вой, толпа поняла, что происходит. Поток звериных масок хлынул по ступеням зиккурата.
Откуда-то сверху послышался вопль Калана. Живо подхватив огнемет, Хоукмун принялся вращать им, чтобы выбить копья из рук стражей. Они отступили под истошные крики Калана; «Недоумки!
Недоумки!»
Тарагорм покачнулся. Именно он, похоже, управлял белым сиянием, ибо оно принялось мерцать и меркнуть, когда граф Брасс вновь занес оружие для удара. Циферблат раскололся, стрелки беспомощно повисли, но голова, видимо, осталась пела.
Сабля вновь обрушилась на маску, расколов ее надвое.
И тогда изумленным взорам предстала голова, непомерно крохотная для такого тела. Маленькая, отталкивающего вида головка. Голова существа, родившегося еще во времена Тысячелетия Ужаса.
Беспощадным ударом сабли граф Брасс снес с плеч Тарагорма этот уродливый белый нарост.
Теперь колдун уж точно был мертв.
Люди в звериных масках со всех сторон полезли на зиккурат.
Граф Брасс радостно взревел в упоении завязавшейся битвы. Клинок его молнией сверкал в воздухе, унося сразу по несколько жизней, разбивая вдребезги шлемы и латы, разрубая маски и отрубая руки и ноги, все, что попадалось на его пути. Кровь ручьями стекала по крутым ступеням лестницы. Маски, толпясь и мешая друг другу, скользили на них и срывались вниз.
На другой стороне площадки Хоукмун не на жизнь, а на смерть схватился со стражниками в масках Богомолов, которые также выхватили мечи.
И тут внезапный порыв ветра пронесся под куполом пещеры, отозвавшись стоном и тонким свистом и заполнив ее своею тихой жалобой.
Хоукмун, сделав стремительный выпад, поразил одного из противников в смотровую щель маски. Вытащив лезвие, он успел отразить удар второго стражника. А затем взмахнул мечом и ударил с такой силой, что сталь прорубила воротник маски и рассекла врагу горло. Солдат зашатался и упал. Теперь освободившийся Хоукмун смог присоединиться к графу.
— Граф! — окликнул он. — Граф Брасс! Где-то сверху Калан повизгивал от ужаса.