Подобный обман показался ему в этот миг самым жестоким из всех, ибо то были иллюзии, порожденные его собственным мозгом. И вновь его охватило ощущение горькой иронии. Стоило ли так много лет страдать и мучиться в жестокой борьбе против Империи Мрака, стремиться остаться в живых после ужасных испытаний, пережить леденящие душу приключения на двух континентах?.. Чтобы затем столь бесславно умереть в одиночестве, в болотной тине. Никто и никогда так и не узнает правды о том, где и как он погиб, ничто не укажет на место его могилы, ему не воздвигнут памятник у стен замка Брасс, единственное утешение — это что мучиться ему, похоже, осталось недолго, ибо теперь трясина затягивала его все быстрее.
— Дориан!
На сей раз птица словно звала его по имени, и он эхом откликнулся:
— Дориан!
— Герцог Кельнский! — проревел болотный медведь.
— Герцог Кельнский, — тем же тоном отозвался Хоукмун.
Теперь он уже никак не мог высвободить левую руку, а грязь доходила ему до подбородка, стискивала грудь и мешала дышать. У него закружилась голова, и он мог лишь надеяться, что потеряет сознание прежде, чем болотная жижа заполнит ему рот.
Но если он умрет, то, возможно, сумеет отыскать дорогу в потусторонний мир и вновь встретит там графа Брасса, и Оладана с Булгарских гор, и Гьюлама д’Аверка, и Ноблио, поэта-философа.
— О! — сказал он себе.
— О! — сказал он себе. — Если бы я мог быть в этом уверен, то принял бы смерть с радостью. Но все же остается вопрос чести… И Иссельда, Иссельда!
— Дориан!
И вновь этот птичий крик, так похожий на голос его жены. Говорят, подобные фантасмагории иногда происходили с умирающими. Возможно, другим людям это облегчало кончину, но только не ему.
— Дориан! Мне показалось, я узнала твой голос. Это ты? Что случилось?
— Я в трясине, любовь моя, — ответил птице Дориан Хоукмун. — И я гибну. Передай им, что Хоукмун не был предателем. Скажи им, что он не был трусом, но зато можешь им сказать, что он был болваном.
Какой-то шорох послышался в тростниках, что окаймляли берег трясины, и взгляд Хоукмуна устремился в ту сторону. Он ожидал увидеть лисицу и заранее съежился при мысли о том, как хищник нападет на несчастную жертву трясины. Но вместо этого среди стеблей возникло человеческое лицо. И это лицо было ему знакомо.
— Капитан?
— Да, милорд, — отозвался Джозеф Ведла, и тут же отвернулся, чтобы бросить кому-то через плечо:
— Вы были правы, сударыня. Он здесь. Почти с головой ушел в трясину.
Сзади вспыхнул факел, а капитан нагнулся, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится Хоукмун.
— Быстрее-. Веревку.
— Рад видеть вас, капитан Ведла, А кто там с вами? уж не госпожа ли Иссельда?
— Да, это я, Дориан, — отозвалась она напряженным голосом. — Я отыскала капитана, и он отвел меня в ту таверну, где обычно пьянствует Черник, именно Черник нам сообщил, что ты направился в болото. Поэтому мы собрали всех своих людей и бросились за тобой.
— И я вам очень признателен, — промолвил Хоукмун. — Но в этом не было бы никакой необходимости, если бы не моя собственная глупость. Ох! Зловонная тина захлестнула ему рот. Ему бросили веревку, и он сумел ухватиться за нее свободной рукой и всунуть запястье в петлю.
— Тяните! — приказал он и тут же застонал, когда узел врезался в плоть, и Дориану показалось, будто рука его вот-вот вырвется из сустава.
Мало-помалу его вытянули из трясины, которая из последних сил боролась за свою добычу, и, наконец, икая и кашляя, он рухнул на берег, а Иссельда, не обращая внимания на зловонную липкую грязь, что покрывала его с головы до ног, обняла мужа, осыпая его поцелуями.
— Мы уж не чаяли увидеть тебя живым.
— Я и сам боялся, что все кончено, — согласился он, — и заслужил смерть, ибо погубил одну из лучших наших лошадей.
Капитан Ведла тем временем встревоженно озирался по сторонам. В отличие от коренных камаргцев, болота никогда не внушали ему симпатии, даже среди бела дня.
— Я видел того человека, который именует себя графом Брасс, — промолвил Хоукмун, обращаясь к капитану.
— И вы сразили его, милорд? Хоукмун покачал головой.
— Намой взгляд, это просто некий паяц, очень похожий на графа Брасса, и все же это не он, не живой и не мертвый. Я в этом почти уверен. К тому же он не слишком хорошо выучил свою роль, не знает даже имени собственной дочери и ничего не ведает о Камарге. И все же он показался мне безвредным. Возможно, он безумен, но, скорее всего, кто-то чарами или гипнозом просто убедил его в том, что он не кто иной, как покойный граф. Я готов заподозрить здесь какие-то козни уцелевших ученых Империи Мрака, которые пытаются очернить меня и поквитаться за свое поражение. Ведла вздохнул с облегчением.
— Теперь мне будет что ответить этим сплетникам, — заявил он. — И все же, этот несчастный, должно быть, здорово похож на старого графа, если уж сумел обмануть Черника, — Верно, он похож на покойного графа как две капли воды, выражением лица, жестами — всем… Однако я ощутил в нем некую неуверенность. Он действует и говорит как будто во сне. Именно поэтому я и решил, что сам по себе он не таит никаких злых намерений, им манипулируют другие люди.