— Вас правда Марио зовут? Не слишком смахивает на индонезийское имя.
— Это ненастоящее имя, — ответил он. — На самом деле меня зовут Ниоман.
Следовало бы догадаться. Вообще-то, я могла бы угадать настоящее имя Марио с вероятностью двадцать пять процентов. Большинство балинезийцев (извините за лирическое отступление) дают своим детям одно из четырех имен, независимо от того, рождается мальчик или девочка. Вайан, Маде, Ниоман и Кетут. В переводе это означает первый, второй, третий и четвертый — в порядке рождения. Если рождается пятый ребенок, именной цикл стартует по новой, и его называют Вайан Второй или что-то вроде того. И так далее. Близнецов называют в зависимости от того, кто родился первым. Поскольку выходит, что на Бали всего четыре имени (у высшей, элитной, касты свои имена), вполне возможен такой случай, что два Вайана женятся друг на друге (да что там — такое бывает сплошь и рядом). И их перворожденного будет звать — как вы думаете — тоже Вайан!
Вот вам небольшая демонстрация того, как важна для балинезийцев семья и какую важную роль играет семейная иерархия. Со стороны может показаться, что в этой системе легко запутаться, но местные жители как-то справляются. Понятно, что у них распространены прозвища — иначе было бы нельзя. Например, одна из самых видных предпринимательниц в Убуде — дама по имени Вайан, владелица популярного ресторана «Кафе Вайан», — известна под именем Вайан Кафе — то есть Вайан, владелица «Кафе Вайан». У кого-то может быть кличка Толстяк Маде, или Ниоман Аренда Авто, или Олух Кетут Который Спалил Дом Своего Дяди. А мой новый друг, балинезиец Марио, решил эту проблему просто: назвавшись Марио.
— Но почему Марио?
— Люблю все итальянское.
Стоило мне сказать, что я буквально только что прожила в Италии четыре месяца, Марио был поражен, вышел из-за стойки и заявил:
— Иди сюда. Садись. Говори.
Я подошла, села, и мы стали говорить. Так и подружились. И вот в обед я решаю начать поиски знахаря, спросив у Марио, не знает ли он случаем старика по имени Кетут Лийер.
Марио вспоминает, нахмурив лоб.
Я уже жду, что он скажет что-то вроде: «А! Кетут Лийер! Старик знахарь, что умер на прошлой неделе, — как жалко, когда столь почитаемый старец отходит в мир иной…»
Но Марио просит повторить имя, и на этот раз я записываю его на бумажке, решив, что, наверное, неправильно произнесла. И точно — лицо Марио проясняется. Кетут Лийер!
Теперь я боюсь, что он скажет нечто вроде: «А! Кетут Лийер! Этот сумасшедший! Как раз на прошлой неделе его арестовали за безумные выходки…»
Но вместо этого Марио произносит:
— Кетут Лийер — знаменитый лекарь.
— Да! Это он!
— Я его знаю. Ходил к нему домой. На прошлой неделе водил к нему двоюродную сестру, ей нужно было лекарство — ребенок плачет всю ночь. Кетут Лийер все исправил. А один раз водил к Кетуту американку вроде тебя. Хотела совершить магический обряд, чтобы стать красивее — для мужчин. Кетут Лийер нарисовал волшебную картину, чтобы помочь ей стать красивее. Потом я стал ее дразнить. Каждый день подходил и говорил: «Картина работает! Смотри, какая ты стала красивая! Картина работает!»
Я вспомнила рисунок, который знахарь нарисовал для меня несколько лет назад, и рассказала Марио, что и сама получила волшебную картину от Кетута.
Тот рассмеялся.
— Картина работает! И в твоем случае тоже!
— Моя картина должна была помочь мне найти Бога, — объяснила я.
— Не хочешь стать красивее для мужчин? — спрашивает он в понятном замешательстве.
— Послушай, Марио, а ты не мог бы сводить меня к Кетуту Лийеру? Если не занят, конечно?
— Только не сейчас, — качает он головой. — Но не успеваю я расстроиться, как Марио добавляет: — Но может, через пять минут?
75
Вот так и вышло, что в первый же день приезда на Бали я оказалась на багажнике мотобайка, вцепившись в спину своему новому другу Марио, индонезийцу с итальянским именем, который везет меня по рисовым террасам к дому Кетута Лийера. За последние два года я много размышляла о нашей с лекарем повторной встрече и, по правде, понятия не имею, что скажу ему, объявившись у него на пороге. Мы даже не договорились о встрече заранее. Явилась с бухты-барахты. Я узнаю вывеску на двери дома, с прошлого раза она не изменилась: «Кетут Лийер — художник». Типичное, традиционное балинезийское семейное поселение, окруженное высокой каменной стеной; в центре — дворик, в глубине — храм. В этих стенах живут сразу несколько поколений, обитая в различных смежных маленьких постройках. Мы входим без стука (тут и двери-то нет), вызывая бурное недовольство стаи типичных для Бали сторожевых собак (тощих и сердитых), — и прямо там, во дворике, сидит Кетут Лийер, старик знахарь, в саронге и рубашке-поло, в точности такой, каким был два года назад, когда я впервые его увидела. Марио что-то ему говорит, а по-балинезийски я не очень, — но, кажется, это что-то вроде обычного приветствия, типа: «Тут одна американка вас спрашивает… вот она».
Кетут оборачивает ко мне лицо с почти беззубой улыбкой, и меня словно окунают в теплую воду — такая она добрая. Я не ошиблась — он и вправду удивительный человек Его лицо — как целая энциклопедия добрых дел. Он крепко и взволнованно пожимает мне руку.