Так прошло ещё годика два, а может и три. О том, что сын рыбака такой силач великий, слух по всей округе уже распространился. Правда, Янка вовсю старался, чтобы об этом никто не знал, ибо по натуре был он скромным ужасно, и боялся из толпы он выделяться на всякий, как говорится, пожарный… Сыну своему постоянно Янис выговаривал за подвиги его силаческие, и уговаривал простым трудом его заниматься, а не всякой там блажью.
Наконец, надоело Дундуру влачить это нудное существование. Говорит он как-то папане: «Для того чтобы сети тянуть, моя сила вовсе не надобна. С этой работой любой почитай что управится. А если я таковым сильным уродился, то, значит, мощь моя для великого дела должна пригодиться!»
И стал он родителей своих просить, чтобы отпустили они его по белу свету побродить да поискать применения своей силушке великой. Те сначала уговаривали его в родном доме остаться, но потом поняли, что Дундура им будет не удержать. Что ж, повздыхали Янка с Мартою, поплакали, а потом сынка своего ненаглядного на добрые дела благословили да на все четыре стороны его и отпустили.
Вышел богатырь молодой на большую дорогу и порешил перво-наперво в муйжу барскую направить свои стопы.
И вот шёл он, шёл, смотрит – старушка какая-то дорожку впереди переходит. А сама старенькая такая, измочаленная – едва-то идёт… И тут вдруг из-за поворота повозка конная вылетает во весь опор. Какой-то молодой нахал, свистя и гикая, вожжами правил, а в коляске за ним сидела пьяная орава.
Позамешкалась бабка, улепётывая с дороги, и чуть было не очутилась она под копытами коваными да под железными колёсами. В самый последний момент от бешеной колесницы она увернулась, да тут возница разъярённый кнутом её сплеча стеганул. Бабка, естественно, ойкнула да с ног долой шмякнулась, а кони залётные далее галопом помчались.
Не понравилось Дундуру такое поведение оголтелое, и едва лишь повозка эта летевшая с ним поравнялась, как он рукою могучею за колесо-то – хвать!
В один миг тройку борзую и остановил!
Возница невежливый после внезапного сего торможения ажно вперёд полетел, с облучка сверзившись, да кубарем на дорогу брякнулся, а все прочие раздолбаи хоть в повозке и осталися, но друг на дружку все попадали.
–Ах, ты ж такой-сякой негодяй! – взревел возница, на ноги подхватываясь, – Да как ты смеешь баронского сына эдак-то останавливать!
Пригляделся получше Дундур – ба-а! – а то ж и в самом деле сынок был Францев, оболтус Ганс. Как-то в горячке он его сразу и не узнал…
Схватил Ганс кнут, подле него валявшийся, да к Дундуру, прихрамывая, побежал, ругаясь притом дюже уж рьяно. А подбежавши, размахнулся он со всего плеча, и хотел уж было деревенщину сермяжную как следует им вдарить.
Да только не на того, собака, напал!
Дундур-то парень был не промах: вырвал он кнут из рук барчука, да и принялся мерзавца его же оружием по чём зря охаживать. Да ещё и приговаривать стал при каждом ударе, стегаемого эдак-то поучая:
–Старых! Надо! Уважать! Старых! Надо! Уважать! Старых! Надо! Уважать!..
Повалился барский отпрыск на дорогу, завопил что есть мочи дурным голосом, а сделать-то ничего и не может: кнут жгучий ему встать не даёт…
Покуда он наконец не взмолился, до тех пор Дундур его и бил. А потом за шиворот он малого поднял, словно котёнка какого нашкодившего, усадил его на облучок исхлёстанным задом, и напутствовал всю компанию такими словами:
–Теперь поезжайте, да старость впредь уважайте!
Свистнул он пронзительно, и кони вскачь оттуда понесли. А Дундур к старушке упавшей заспешил.
Подбегает он к бабуленции, на ножки нерезвые встать ей помогает да на пригорочек придорожный её и усаживает, куртку свою туда подстелив сначала.
Посидела старушка, немного дух перевела и у заступника своего спрашивает:
–А нет ли у тебя чего-нибудь покушать, добрая ты душа? Не помню, когда я даже ела – с ног долой, как видишь, падаю…
–Как так нет? – рад угодить парень бабке, – Мама пирогов в дорогу мне напекла да дала ещё молочка в придачу.
Вытаскивает он из сумки припасы и старушку ими угощает. Ну а та, естественно, не отказывается, но кушает на удивление мало: всего-то пирожок один она уплела, да выпила кружечку молока.
А потом посмотрела она на Дундура взором проницательным и таково ему возвещает:
–Помогай тебе бог, сыночек за милость твою ко мне да за ласку! Теперь моя очередь угощать тебя пришла…
И вытаскивает она из сумы своей побиральной бутылёчек невеликий из тёмного стекла.
–Вот, сынок, – говорит она тоном непреклонным, – выпей отвара сего, на чудотравах настоянного, и не страшен тебе будет и огонь!
Дундур что ж, выпил настойки прегорькой из бутылочки, и даже волосищи после этого на башке его вздыбились, ибо проняла его настойка бабкина аж до самого нутра. Тысячи мурашек по коже его вроде как забегали…
–А теперь возьми-ка скорее этот оберег, – всучивает ему бабуля амулетик янтарный в виде сердечка, – Надень его давай себе на шею.
Дундур надел, не стал от подарка отказываться.
–Слушай меня внимательно, сын рыбака, – загадочно продолжала таинственная бабка, – Ты на свет белый пришёл не просто так, а с великим одним заданием… – и богиня Лайма (а это была, конечно, она) прожгла Дундура огневым взглядом, после чего продолжала непререкаемо: Ты обязан будешь сразиться с самою Марою!.. Победить окончательно тебе её, правда, не удастся, но ослабить богиню Мрака ты будешь в состоянии. Это поможет освободить народ наш от многовечного рабства… Ну а когда станешь ты с Марою сражаться и сделается тебе совсем уж тяжко, то возьми в рот сей янтарный камешек и погуди, будто ты не человек, а слепень великий. В слепня ты и превратишься, да не в простого, а в огненного! Ну, а чтобы обратно человеком стать, об землю просто ударься, и облик твой прежний опять к тебе возвертается…