А Дундик усмехнулся этак хитро, да и заявляет спокойно: ну что же, коли хошь, то бей, только гляди – пожалеешь!
Взъярился сын богатея страсть прямо как. Досадно ему стало, что его сикилявка какая-то ещё стращает. «Ах так, – взревел он, рожей бурея, – ну, лови плюху, дурак, коли добром уйти не желаешь!..»
Размахивается он правою рукою да ка-а-к даст мальчонке упрямому по головушке его садовой! Да в тот же самый миг дурным голосом он завопил и за руку быстро схватился. Сломал он её, оказывается, об дубовую Дундикову лбину!
И как ни злился богач Мартиньш на Янкинова сына, а сделать ничего не мог: не Дундур ведь Гатиса бил, а наоборот – все это видели и могли подтвердить. Так и сели папик Мартиньш с сынком своим злобным в калошу.
Ну а дальше – больше. Через годик-другой уже ни кто иной, как Дундур среди окрестных ребят верховодил. И хоть был он годами пока маленьким, но за первого силача именно его людская молва признала: даже взрослые крупные парни и те не могли с ним совладать… Озорником он оказался отчаянным и никакие правила строгие вовсе его не смущали. То они на лошадях, в полях пасшихся, задумают прокататься, то на огороды поместные набег совершат, а то обчистят ночью баронский сад… А как-то раз сожгла их молодёжная банда барский большой сеновал. До самого аж до тла!
Случайно, конечно, не специально. В войнушку просто они играли, а какая ж война без огня!..
Ну, тут естественно разбирательства начались со стороны поместной администрации, да порки нещадные всех провинившихся… Хотели было и Дундура прислужники с муйжи выпороть, но он им не дался, из цепких лап вырвался и на целую неделю в лес убежал, покуда всё там мал-мало не устаканилось.
Только ведь самое тяжкое наказание легло на родителей обвиняемых. Повелел барон Франц за сожжённое своё имущество втридорога с несчастных взыскать. А какие у ограбленных людей деньги? Таковых в бедняцких карманах негусто всегда бывало, а кое у кого не водились эти кругляки отродясь.
Ладно, думает Дундур – деньжат я достану, или я не буду я!..
Взял он, да и украл из баронского племенного стада жеребца вороного в яблоках. Ускакал он на нём подальше и продал в цыганский табор. А цыгане уж знали, куда его девать. Деньги же вырученные роздал Дундур родителям поротых ребят. Те барону его же денежки возвертали, и от кабалы долговой поизбавились.
Но не одними только проказами Дундик наш выделялся. Папаше Янке здорово помогал он по хозяйству. И вот какая удивительная способность в нём проявилась: стоило ему на лодочке своей по озеру прокатиться да на свирели сладко-звучно поиграть – а уж рыбы в сети битком прямо набивалось. Успевай только её вытаскивать да продавать затем в городе…
Плавал же и нырял молодой рыбак просто бесподобно. Бывало, в воду он нырнёт и с полчаса на поверхности не показывается. Я, говорит, водные свои владения проверяю, ага!
А однажды, когда тайный сын Лаймы отпраздновал уже своё пятнадцатилетие, отправились они с отцом Янисом по дрова в лес. Вот приезжают, наконец, в эту глухомань, и папаня Дундуру на помеченные сосны указывает: их-де нам, сынок, нужно будет подпилить… Стали они пилою по соснище одной возить: вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик…
Надоело Дундуру это пилование изрядно.
–Вот что, тата, – говорит он Янису, – чего-то мне эта тягомотина не по нраву. Отойди-ка, давай, у меня имеется другой план…
Обхватил он сосну у самого основания, поднатужился мал-мало, да и вырвал её со всеми корнями. А поражённый отец, такое диво лицезрея, попятился назад, обо что-то споткнулся и в муравейник уселся.
–Вот это да-а!.. – только и мог он сказать, – Ай да силища, сын, у тебя!
А Дундуриньш той порою и оставшиеся три сосны из земли повыдёргивал, словно то были не деревищи в обхват толщиною, а какая-нибудь свекла на огороде или на грядке морковка…
Похватали отец с сыном тут топоры, сучья со стволов живо пообрубили, а потом те стволы на брёвнышки распилили. Грузят на телегу они воз основательный, а Янка на дрова поглядел и в сомнении головою покачал. Нет, говорит, мерин Ансис такую тяжесть не потянет: нужно будет по второму разу сюда возвертаться, а, может статься, что и по третьему… А Дундур смеётся да продолжает себе грузить. Ничего, заявляет он бодро – утянем и за один…
Увязал он грузище агромадный, а затем вожжи в руки берёт и Ансиса понукает.
Потянул бедный мерин груз для себя непомерный, а и дажесдвинуть его не может: там же пропасть сколько дровто было наложено!
–Раз ты такой силач, – говорит сыну Янис, – то выпрягай, давай, лошадь и сам заместо него впрягайся. Говорил же я тебе, что два нужно ехать раза!
–Хм! – Дундур на то усмехается, – Оно конечно с грузиком этим я справлюсь, только ведь, тата, каждому своё: мне моё, а коню – конёво!
Обхватил он морду конячью обеими руками, щёки надул и в самые ноздри Ансису дунул, А тот вдруг как заржёт да как встрепенётся!
–Садись, татка, на воз, – командует извозчик, – Я своим духом Ансиса чуток наполнил. Сего духа хватит ему до самого дома.
Хлестнул он вожжами по лошадиным ляжкам, и Ансис, хвост кверху задравши, поволок груз сей громадный что твой трактор. Папаша же Янка, сидючи на возу, и этому диву немало удивлялся…