Долго ничего не было слышно, но наконец в дыму негромко ударил медлительный гонг. Другой, старчески надтреснутый, но ясный голос сказал:
— Я слушаю.
— Тень Учителя! Мы оба — работники человекоохранительных служб. Мы столкнулись со сложной моральной проблемой и хотим, чтобы ты наставил нас на верный путь. Мы уверены, что напали на след опасного преступника, но у нас нет доказательств. За ним нужно установить слежку. Но, не имея доказательств, мы не можем испросить на то разрешения от начальства. А, не установив слежки, мы никогда не добудем доказательств. Поэтому мы хотим действовать как частные лица, на свой страх и риск. Разреши наши сомнения и укрепи нас в нашем намерении, если сочтешь его благородным.
После некоторой паузы голос вопросил:
— Изложи дело подробнее, путник, пекущийся о безопасности людей.
Богдан, стараясь говорить как можно понятнее и четче, перечислил все те незначительные, почти микроскопические поводы, которые заставили их заподозрить цзюйжэня.
Вслед за ним заговорил Баг, и по-своему повторил то же самое.
Снова воцарилась тишина. Напарники стояли пять минут, десять, пятнадцать, но слышали лишь оглушительный стук собственных сердец. Дым из курильницы медленно плавал у них перед глазами, стелился у ног.
Настоятель размышлял.
Наконец вновь ударил негромкий, медлительный, басовитый гонг. Его отзвук еще дышал между стенами и колоннами маленькой кумирни, а голос настоятеля раздался снова, и Богдану показалось, что он — печален.
— Учитель сказал: благородный муж содействует людям, если они совершают добрые дела, а мелкий человек поступает наоборот. Еще сказал: искусное плетение словес способно перемешать правду с ложью, а нетерпение в мелочах способно расстроить великие замыслы. Еще сказал: человеколюбие есть скромность в быту, скрупулезность в делах и честность с людьми; даже находясь среди варваров, нельзя отказываться от всего этого!
Голос на миг умолк.
— Еще сказал: не уступай Учителю в человеколюбии!
Снова пауза. Богдан чувствовал, как растет напряжение. Его тронул предательский озноб. От того, что прозвучит сейчас, зависело слишком многое. Баг переминался с ноги на ногу.
— Поэтому, учитывая слабость доказательной базы, представленной путниками, я полагаю установление слежки за упомянутым подданным этически не оправданным.
Гром грянул. Земля разверзлась. Атлантида надежды дрогнула, встала на дыбы и косо, как тонущий корабль, рухнула в бездну.
Напарники не помнили, как оказались снаружи. Богдан машинально стискивал пальцами врученную им при выходе компьютерную распечатку полученного наставления, заверенную квадратной красной печатью Храма.
На улице мело и секло. Косой мелкий дождь уныло щекотал тротуары и стены домов. Крыша «хиуса» нескончаемо, тоненько скворчала от пляски капель.
— Нет, это не дело! — непонятно что имея в виду, вдруг сказал Баг, когда Богдан взялся за ручку дверцы своей повозки. Богдан поднял голову. Лицо напарника было влажным, глаза сверкали.
Богдан не ответил. Что было без толку тратить слова. Наставление Тени Учителя в подобных вопросах было непререкаемым, как закон. Нарушить — грех.
Мерзкая влага потекла за шиворот. Богдан поднял воротник ветровки.
Нет, это была не влага. Это была безысходность.
Ужас.
— Слушай, Баг, — тихо проговорил Богдан. — А ведь он… он работает с Ясой. Понимаешь? Именно он.
Можно было не повторять. До Бага дошло сразу.
— Ну надо же что-то делать, Богдан! — заорал он, мельтеша руками. — Надо что-то делать!
— Надо, надо, — угрюмо согласился Богдан, прислонившись задом к капоту «хиуса». Потом не выдержал, поднял лицо к сеющему водяную пыль небу и закричал: — Господи, надоумь!
При этих его словах Бага будто кинули в жидкий кислород. Он перестал жестикулировать, остекленел на миг, глядя на напарника ошалелыми глазами, и неожиданно взял его обеими руками за воротник.
— Богдан… — хрипло выдохнул он. — Богдан, ты же православный…
— Ну? — просипел Богдан, непроизвольно пытаясь вырваться. Вотще.
— Христом-Богом твоим прошу… заклинаю… — Баг был похож на безумца. — Ты же отмолишь, Богдан. Христос добрый, я знаю… Я бы сам — но с кармой не шутят… вдруг и впрямь червяком… А ты… Богдан, на колени встану.
— Ты же отмолишь, Богдан. Христос добрый, я знаю… Я бы сам — но с кармой не шутят… вдруг и впрямь червяком… А ты… Богдан, на колени встану. Надо взять эту сволочь!!! С поличным! А ты отмолишь, Христос добрый… А я — я как бы ничего не знаю, ты мне приказывай просто… каждому слову повиноваться буду, как бы не знаю ничего, приказали и все… Ты отмолишь!
Богдан понял.
Он стряхнул мигом обессилевшие пальцы Бага. Повернулся в сторону невидимого в пелене дождя Александро-Невского собора. И, что-то беззвучно бормоча, несколько раз широко перекрестился.
Апартаменты Богдана Рухович Оуянцева-Сю,
25 день шестого месяца, отчий день,
день
— Жанночка, я буквально на минуту. Фира где? Отдыхает?
— Из мечети пришла совсем без сил. Да и со сборами замучилась. Вот только что в пятый раз все переложили.
— Ладно, не тревожь ее. Познакомься, это мой напарник и друг, еч Багатур Лобо. Баг, это Жанна, моя жена.
— Рада познакомиться, Багатур.