— Нет-нет, я не об этом. Просто… мой отец меняет автомобили чуть ли не каждый год.
— Я знаю о таких обычаях, — сказал Богдан. — Понимаете… я бы тоже, наверное, мог. Но у вас там… нет, не так. Не буду говорить, что у вас — я там не жил. Буду говорить о том, что у нас. Чтобы зарабатывать на новую повозку каждый год — мне надо было бы работать двенадцать часов в сутки. Все время в лихорадке. Я бы мог, конечно. Но я предпочитаю, например, по весне каждый день садиться на своего старичка, уезжать на полста ли от города, выходить на обочину… и думать, и до самых сумерек слушать, как тает снег.
Запрокинув голову, Жанна неотрывно смотрела Богдану в лицо. Странно смотрела. Как-то привороженно.
— Интересный у меня будет первый муж, — сказала она, помолчав. И пошла к своей повозке. Открыла дверцу, остановилась. Обернулась.
— Я на своей пока поеду. Сяду вам на хвост, а вы показывайте дорогу.
— Не сбежишь? — как бы в шутку, для очистки совести спросила Фирузе.
Жанна чуть улыбнулась и покачала головой.
— Ни за что, — сказала она.
Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
24 день шестого месяца, шестерица,
ночь
В круглосуточно открытую управу они приехали в половине двенадцатого, а к часу уже были дома. Подробно показали Жанне кухню, после кухни — квартиру. Выпили немного шампанского «Дом Периньон», купленного по дороге специально для молодой — Богдан алкоголя обычно не пил, а Фирузе в ее положении было нельзя; да и вообще Магомет разрешал ей только водку.
Закусили фруктами. Пытаясь побороть скованность, немного натужно шутили и очень много смеялись. Фирузе было неловко, что такое, в общем, важное в жизни всякой женщины событие произошло для Жанны слишком скоропалительно, не празднично, на бегу, и она старалась быть особенно предупредительной и нежной с нею; но гостья страны, казалось, все понимала и вела себя выше всяких похвал. Девушка и впрямь оказалась просто чудо.
В половине третьего, когда надо было уже решаться на что-то, а Жанна не знала, как себя вести, и Богдан, увлекшись, плел о том, как тяжело было разобраться с кассационной жалобой относительно национальной принадлежности одного уникального по личной красоте и родословному списку галицийского оленя, и лишь он, Богдан, после двухмесячных изысканий сумел эту проблему решить по справедливости — Фирузе, поглаживая живот, тяжело поднялась из-за стола.
— Устала я нынче, — с немного деланным безразличием сообщила она. Нельзя сказать, чтобы ее совсем уж не трогало то, чему суждено было вот-вот произойти. Очень даже трогало. Но она ведь жена. А не какая-нибудь там. И Жанна — жена, а не какая-нибудь там. — Спать пора. А вы — как душеньке угодно, вина вон еще сколько осталось. Если душа горит — я себе в гостиной постелю… — Она запнулась и, не в силах кривить душой перед близкими людьми, неожиданно для себя добавила: — Только, может, отъезда моего дождетесь?
Повисла долгая пауза. Потом ошеломленная, вспыхнувшая Жанна открыла было рот, желая сказать что-то — и тут вкрадчиво заулюлюкала трубка, лежавшая в кармане ветровки Богдана.
Богдан поднес ее к уху, дал контакт и сказал:
— Да?
У него сразу оказался совсем иной голос. Совсем новый. За весь вечер женщины не слышали такого ни разу. Будто звякнул металл.
— Да?
Через мгновение лицо его стало меняться. Оно вытянулось, побледнело. Взгляд сделался больным. Богдан отключил трубку, медленно положил ее на стол, между вазой с персиками и своим бокалом с недопитым шампанским. Рука чуть дрожала.
— Что творится… — потрясенно пробормотал он севшим голосом. — Что творится, святый Боже…
Женщины боялись хоть слово проронить, хоть вздохнуть. Но Богдан помолчал, а чуть погодя сказал мертво:
— Мне нужно срочно ехать в Управление. Вот сейчас, не медля ни минуты. Совершено святотатство.
Он встал и, пряча от жен глаза, чуть горбясь, ушел к себе в кабинет. Затеплил лампаду перед образом Спаса Ярое Око, преклонил колена — и трижды нараспев прочитав иероглифические благопожелательные надписи, свисавшие по обе стороны иконы, в течение получаса истово молился.
А затем две женщины в осиротело затихшей квартире, встревоженные и опечаленные, остались одни.
Багатур Лобо
Харчевня «Алаверды»,
23 день шестого месяца, пятница,
поздний вечер
Съев цзяоцзы, Баг намеревался еще некоторое время посидеть у Ябан-аги просто из принципа: ну в самом деле, должен же и он когда-то отдыхать! Он даже заказал еще кружку пива и заморскую сигару — и некоторое время задумчиво курил, шаря в сети. В нескольких чатах, которые Баг по привычке посетил, шли довольно оживленные разговоры о происшествии в Патриархии, но поскольку никто ничего определенного не знал, Баг и почерпнуть ничего для себя не смог — разве что несколько потрясающих домыслов, относящихся главным образом к личности Елдай-Бурдай нойона.
Он заглянул в чат Мэй-ли — тут собирались люди, близкие к большой политике, и никогда не встречалось, скажем, нелепо и сдавленно острящих юнцов и юниц, явившихся с единственной целью познакомиться с себе подобными, лучше — противоположного пола.
Саму Мэй-ли Баг никогда и в глаза не видел, но испытывал к ней большую симпатию. Девушка — во всяком случае, Баг надеялся, что она и впрямь девушка, а не выдающий себя за девушку девяностолетний недужный преждерожденный или резвящийся шаншу [18] в отставке — была остроумным собеседником, тонко чувствующим партнера, и явно ему симпатизировала; а, кроме того, пару раз Баг получал от нее весьма интересные — сообщенные как бы вскользь, невзначай — и весьма полезные сведения, которые в свое время немало помогли ему. Баг привык к тому, что информация не распространяется просто так, да и Мэй-ли не производила впечатления простой болтушки. И хотя Мэй-ли знала Бага исключительно под именем «Чжучи» (это называлось варварским словом «ник») — иных сведений о себе он просто никому не сообщал, а ходил по сети исключительно используя заметающую всякие следы программку «A25Proxy1500» — Баг не был до конца уверен, что Мэй-ли не подозревает, хотя бы приблизительно, о его роде занятий. Это подсказывал Багу его многолетний опыт.
Но и от Мэй-ли — а она была на боевом посту — Баг не узнал ничего сверх того, что циркулировало в новостных лентах. «А знаешь что, Чжучи, — вдруг сказала Мэй-ли, — мне мнится, пришла пора нам с тобой выпить по бокалу обезжиренного кумыса… ты не находишь?» И поставила целую вереницу компьютерных улыбок, в народе именуемых «смайликами». Баг ощутил некоторое смятение чувств — девушка ему скорее нравилась. Но он проявил сдержанность, попросив подождать с этим дня два или даже три — ибо «благородный муж спешит, никуда не торопясь»; а затем поспешно раскланялся. «Я понимаю», — с улыбкой кинула Мэй-ли ему вслед.