— Что сделать?
— О, простите. Объяснить… подобрать правильные слова. Но мне обязательно придется это делать. Я ведь затем сюда и приехала.
— Зачем затем?
Жанна сделала маленький глоток. Фирузе — большой.
— Я закончила Сорбонский университет по специальности ордославистика… Ох! Опять простите. Университет… По-вашему это будет… всеобуч, наверно, так можно сказать.
— Великое училище, я знаю, — кивнула Фирузе. — Дасюэ.
— Точно! — засмеялась Жанна. — Вылетело из головы. Так трудно адап… приспособиться! Одно дело — академическое знание языка, и совсем другое — погрузиться в языковую среду иной страны, иной культуры… Я всего неделю, как приехала в Цветущую Ордусь [16] . Но надо именно так — резко, с головой. Все увидеть, все почувствовать!
Она взволнованно сделала три больших глотка. Фирузе — выжидательно сделала три маленьких.
Щеки девушки порозовели.
— Я без ума от вашей культуры, — заявила она. — Так все странно и аттракционно… то есть — привлекательно. Я здесь на практике. Буду писать диссертацию.
— Надолго к нам? — цепко спросила Фирузе.
Жанна сделала неопределенно-размашистый жест бокалом.
— Месяца на три, никак не меньше.
— Ага, — сказала Фирузе и отставила стакан. — Хотите, я вас познакомлю с мужем?
Ничего не выйдет у нее, изнывал в одиночестве Богдан. Ничего не получится. И вдруг подумал: а если получится?
Его бросило в странную дрожь.
— Милый, познакомься, — раздался сзади голос супруги. Богдан вскочил, поворачиваясь к проходу. Едва слышно переговариваясь, там уже шли, неторопливо возвращаясь к своим местам, ценители европейской музыки. Фирузе улыбалась ласково, а девушка, которая, как Богдан это отчетливо понял теперь, ни с того ни с сего ему отчаянно понравилась, — чуть выжидательно, чуть застенчиво, и очень приветливо и открыто. — Это Жанна. Она изучает нашу страну, закончила Сорбоннское великое училище, это во Франции, я помню. Приехала сюда на практику и хочет все узнать и почувствовать. Жанночка, это мой ненаглядный муж, Богдан Рухович.
— Можно просто Богдан, — выдавил Богдан.
— Он ученый человек, имеет степень минфы.
— Лё шинуаз? — растерянно спросила Жанна.
— А? — осекшись, спросила Фирузе.
— Шынуаз, шынуаз… — подтвердил Богдан.
— Минфа, — пояснила Фирузе, — это «проникший в законы [17] » . Он действительно очень знающий законник, прямой, честный и справедливый.
Он действительно очень знающий законник, прямой, честный и справедливый.
— Фирузе! — сморщился Богдан.
— Но это же правда, любимый, — простодушно хлопнула ресницами Фирузе. — Тебя так ценят в Возвышенном Управлении этического надзора, я знаю.
— В это легко поверить, — сказала Жанна и протянула Богдану руку. — Очень приятно с вами познакомиться, Богдан.
— И мне, — застенчиво сказал Богдан. И как-то отдельно добавил: — Жанна…
У нее была приятная ладонь. Сильная и нежная. Девичья. Богдан покраснел.
Фирузе внимательно наблюдала за его лицом.
— Вы заняли место на стоянке сразу после меня, — тепло сказала Жанна. — Я вас заметила. Поэтому действительно верю каждому слову вашей супруги. Вы так вели машину, будто… будто вокруг одни дети, а вы один их бережете и за них отвечаете, — она запнулась. — Хотя сами — больше кого бы то ни было похожи на дитя.
Она повернулась к Фирузе. Уже не стесняясь, оглядела ее живот, подняла взгляд и улыбнулась.
— У вашего ребенка будет замечательный отец, — сказала она. Чуть помедлила и вдруг озорно сморщила нос, покосившись на Богдана. — Только очень смешно одетый.
— Хм, — Фирузе поджала губы. Ни малейшего неодобрительного слова относительно мужа она не терпела. Ни от кого. — Скажите, Жанна, — она нарочито заглянула ей в вырез блузки, потом чуть наклонила голову, разглядывая юбку. — Вам в Александрии не холодно?
— Бывает иногда, — честно призналась Жанна. — Но я люблю, когда на меня смотрят.
Она повернулась, чтобы идти к своему месту,
— Жанночка, — решительно сказала Фирузе ей вслед, — мне нужно с вами поговорить по очень важному делу. Вы не против?
Жанна удивленно обернулась к ней.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас. Я провожу вас до вашего сиденья.
Богдан, мгновенно вспотев, сел в свое кресло и даже зажмурился.
— Понимаете, Жанна, мне действительно скоро рожать, — начала Фирузе прямо на ходу. — Генетический разбор показал, что будет дочь. А в нашем роду, роду довольно древнем, поверьте… есть обычай. Вы знаете, что такое обычай?
— Ля традисьон… — нерешительно проговорила Жанна. — Как это сказать? Традиция?
— Да. Традиция. Я не очень хорошо представляю, как у вас там относятся к традициям, но у нас нарушить обычай — все равно что вам, например… ну вот посреди концерта, прямо под люстрой, на свету, при всех, сесть по большой нужде.
— Кель иде! — сказала Жанна в замешательстве. Получилось почти в рифму.
— Мальчика должно рожать в доме отца, девочку — в девичьем доме матери, от отца подальше. Раньше пол ребенка пытались предсказывать знахари, позже — даосы всякие, теперь — генетический разбор, немножко поточнее стало… Во всяком случае, мне нужно срочно уезжать, по крайности вот после отчего дня в первицу. Уезжать далеко, в Ургенч… и надолго. На несколько месяцев. Чтобы девочка выросла домовитой хозяйкой, она должна с первых же часов жизни как следует впитать воздух материнского дома.