Нет, это был расчетливый, очень трезвомыслящий сукин сын, четко знающий что ему надо, и готовый, для достижения цели использовать все имеющиеся в наличии средства. Абсолютно все, вплоть до убийства. Холодно, спокойно, расчетливо.
Осуждал ли я его? Да, несомненно. Почему? Потому что он, по моему мнению, перешагнул грань, заходить за которую недопустимо. Нет, я не принадлежу к тем слюнтяям, которые считают что отнимать человеческую жизнь недопустимо не при каком раскладе. Если кто-то пытается меня убить, я всегда защищаюсь.
Но одно дело отнять жизнь в порядке самозащиты, и совсем другое — спокойно и расчетливо убить мыслящего, потому что он мешает достигнуть заветной цели.
Это недопустимо. Поскольку перешагнуть эту черту можно только раз. Возврата уже не будет. И клеймо убийцы остается навсегда.
Собственно, нет мне никакого дела до того, что кто-то будет или не будет считать себя убийцей. Просто, тот кто перешагнул через черту обязательно убьет еще не раз, поскольку сделал вывод что самый простой способ устранять неприятности во взаимоотношениях с другими мыслящими.
Так что, ненависть тут и в самом деле ни причем. Этого хитреца, надо найти хотя бы для того, чтобы он больше не смог никого убить. А если еще учесть что он к тому же вот-вот завладеет царицей личинок, то это просто необходимо.
Кто знает какие она подарит его возможности? Кто знает что предпримет убийца после того как получит даруемые ей способности? Может быть, тот мир в котором мы все живем отделяет от катастрофы всего несколько часов?
Ух!
Я все-таки закурил сигарету.
Вот только без паники, без паники. У нас еще есть время. И если даже я не смогу ничего обнаружить, может быть это удастся Медоку. Может быть он прав, а я ошибаюсь.
Если конечно, убийцей не является он сам.
Нет, к черту. Пора приступать к делу. Еще немного и убийца начнет мерещиться мне в каждом встречном — поперечном.
Я шагнул к кровати и рывком сдернул с нее одеяло. И конечно, постельное белье старины Эда нельзя было назвать слишком уж чистым. Впрочем, грязным — тоже. Обычное, не до конца простиранное постельное белье закоренелого холостяка.
Что дальше?
Аккуратно отвернув матрац с одной стороны, я увидел голую, металлическую, чуть поржавевшую сетку. Где он эту кровать добыл? На какой-то свалке?
Расправив матрац, я завернул его с другой стороны и увидел толстую, потрепанную, с металлическими уголками книгу.
Несколько мгновений я, попыхивая сигаретой, смотрел на нее и не верил своим глазам.
Мираж! галлюцинация! Так не бывает.
Не бывает, говоришь? Еще как бывает. И не пора ли тебе дружок посмотреть что из себя представляет эта книга? Или ты решил пялиться на нее до второго пришествия?
Сюрприз номер два был в том, что книга не содержала никаких записей. Собственно, это была даже не книга, а самый обыкновенный альбом для объемных фотографий.
Пролистав его до конца, я испытал еще большее разочарование.
Личинки, личинки, и еще раз личинки. В цвете и объеме. Обычные фотографии занимали всего лишь последние три страницы. Итого — девять не очень качественно сделанных фотографий. И на всех — аборигены. Единственным мыслящим, не являвшимся уроженцем Бриллиантовой, который попал на них был Ухул.
И все, и больше никого.
А где же сам старина Эд? Неужели ему так ни разу и не захотелось заполучить собственное изображение. Странно, очень странно.
Я еще раз, очень внимательно, одну за другой пересмотрел фотографии.
Аборигены, небольшими группами, очень похожие в этих своих одинаковых балахонах друг на друга. На трех фотографиях, на которых был Ухул, он просто стоял в группе аборигенов, с серьезным, все понимающим лицом.
Интересно, почему старина Эд не захотел фотографироваться? Потому, что никому не хотел доверить фотоаппарат? Даже тогда когда вместе с ним фотографировался Ухул? Неужели он не мог попросить нажать на спуск хотя бы одного из двух искнов начальника космопорта?
Гм…
Я задержал взгляд на последней, девятой фотографии. Что-то в ней привлекло мое внимание. Нечто необычное. Что именно?
Ага, вот оно!
Эта была одна из фотографий на которой снялся Ухул. Так вот, у стоявшего рядом с ним аборигена на груди была серебряная звездочка центуриона.
Швырнув сигарету на пол, я придавил ее каблуком, и еще раз изучил фотографию.
Да, сомнений не было. На груди у аборигена была звездочка центуриона. Еще раз просмотрев остальные восемь фотографий, я убедился, что звездочка была только на этой. Но она все-таки была. И вряд ли старина Эд дал бы какому-нибудь аборигену поносить свой знак должности центуриона. А стало быть…
Ну конечно, вывод очевиден. На девятой фотографии был снят старина Эд. И стало быть он был аборигеном.
Кто бы мог подумать?
Вернувшись в приемную, я положил на барьер фотоальбом и проникновенно заглянув Мараску в глаза, спросил:
— Почему ты мне не сказал что старина Эд — абориген?
— А разве ты этого не знал? — прощелкал краб — кусака.
— Откуда?
— Ну, ты же центурион. И прежде чем приступить к исполнению обязанностей должен был просмотреть досье на своих предшественников. Тем более, что они погибли насильственной смертью. Разве не так?