Все присутствующие (за исключением изумленно молчавших Галины-Чапаева и Петьки) немедленно обиделись. Франтоватый капитан часто-часто заморгал, как пятилетний карапуз, которого только что обозвали какашкой.
— Позвольте! — тонко воскликнул он. — Что за моветон? Из какого, пардон, курятника вы вылезли?
— Не из курятника, — с достоинством ответил я, деловито развязав руки Галине-Чапаеву и переходя к Петьке. — Из стога сена, что за амбаром… Впрочем, это не имеет значения. Вы — скоты, глупцы, бараны, идиоты, недомерки, кретины, слепые остолопы — хотя бы видите, кто перед вами?! — прокричал я, широким жестом указывая на Галину-Чапаева.
— Желтый комдив Василий Иваныч Чапаев и его ординарец, — посовещавшись с денщиком, заявил капитан.
Я попытался саркастически осклабиться:
— А вы целиком и полностью в этом уверены? На сто процентов? До последней капли крови?
Последняя фраза прозвучала настолько зловеще, что синяки нехорошо заволновались. Денщик вытащил револьвер из-за пояса и серьезно спросил капитана:
— Шмальнуть усатого, ваше благородие?
— Шмальните! — великодушно разрешил я. — Валяй стреляй! А потом вешайте вашего… нашего государя-батюшку и светлейшего князя Петра, которых вы по непростительной глупости, безграничной слепоте и удивительному идиотизму приняли за желтых — тьфу на них! — комиссаров…
Вот что значит вовремя заинтриговать слушателей.
Гомон усилился. Шмалять меня никто уже не собирался. Выкрики вроде «Да он же желтый провокатор, господа!» хоть и выпрыгивали на поверхность людского моря, но как-то слабо и неубедительно, как летучие рыбы, больные рахитом.
— Послушайте, милейший! — обрел наконец дар речи капитан. — Что вы себе позволяете? Врываетесь на церемонию удавления, произносите речи… — Голос его набирал силу. — Мешаете с грязью светлое имя государя!
— Которого вы собираетесь сейчас повесить! — парировал я.
— Да с какой стати?! — испуганно воскликнул капитан, сжавшись под угрозой обвинения в измене трону вообще и синему движению в частности. — Мы вешаем исключительно желтых комиссаров, и то не всех, а наиболее паскудных. Остальных просто расстреливаем. Эти… под пулями — Чапаев и его ординарец Петька.
— Кто-нибудь раньше видел Чапаева? — громогласно вопросил я.
Из толпы пробился вперед щупленький солдатик с багровым сабельным шрамом через все лицо.
— Я видел, — заявил он. — Вон оно как мы с ним… познакомились… И правда, непохож этот лысый на Чапая! Чапай — он такой… вроде тебя!
Капитан нахмурился:
— Что ж мы, не того вешаем? А при чем здесь батюшка государь?
— А при том! — заверещал я, отступая к Галине так, чтобы верещать ему на ухо. — Что этот матерый человечище!!! С великолепно блистающей лысиной!!! И жидкими рыжими усишками!!! И есть государь!!! Со свойственной ему святой храбростью!!! Конспиративно внедрившийся в ряды вражеской дивизии!!! С целью разоблачить и ликвидировать!!! Неуловимейшего и вреднейшего из всех желтых комдивов!!! Светлейший Петр, докажи!
Оглушенный моим ревом, Галина-Чапаев покачивался. Ошарашенный Петька выдал:
— А-а-а… м-м-м… ы-ы-ы…
Понятно, что такое доказательство не впечатлило синяков. Мнения насчет «желтого провокатора» звучали все чаще и громче.
— Государь! — надрывался я. — Госуда-арь!
«Ну давай же, псих несчастный, перевоплощайся! Где твое хваленое расслоение личности? Где твой склероз? Забывай поскорее последнюю манию и принимай вместе с державой и скипетром новую!»
— Я… — слабо и неуверенно вякнул Галина, — никакой не государь… Чапаев я…
О, адово пекло! Надо же как въелась в него личность Чапаева! Почище чем в меня! Ну правильно, если вся многочисленная дивизия признала в нем легендарного комдива, тут и здоровый помешается. Идея! Повторим ситуацию!
— Великий государь стесняется открываться! — заявил я. — К чему ему становиться самим собой, когда вы его повесить собирались только что? Ему стыдно!.. За вас! Ну-ка дружно, хором: «Простите нас, ваше величество!» Раз-два — и…
— Простите… ваше величество…
— Нет, так не пойдет! Вы хотите лицезреть батюшку Николая или нет? Давайте громче: «Сне-гу-роч-ка!» Ой, не то, извините! «Прос-ти-те нас, государь!» Ну! Раз-два! Ну! И на колени!
Синяки безмолвствовали. Капитан нахмурился, догадываясь, что его только что собирались беззастенчиво обдурить. Денщик снова тянется к револьверу. Кто-то с лязгом передергивает затвор. Ой, плохо! Не получается что-то с коллективным психозом. Ой, какой из Галины государь? Он уже и на комдива непохож. Едва стоит, озирается вокруг, шлямкает губами… Меня аж зло взяло. Для кого стараюсь?!
— А ну-ка рявкни на них по-царски! Вспомни, как ты был Наполеоном! Давай! Князь Петр! Ты-то чего молчишь?!
— А-а-а… М-м-м… Ы-ы-ы…
— Ну? А Александром Македонским? Из тебя, наверное, прекрасный Македонский получался! Ну? Грозно вопроси: где мой Буцефал, смерды?! Скажи что-нибудь, жаба ты этакая!
— Ква…
— Ура! Наконец-то! Хоть что-то! Продолжай в том же духе! Если сразу не получается, пойдем по пути последовательных перевоплощений! Жаба! — Раздухарившись, я отвесил «светлейшему государю» подзатыльник.
Ой, плохо! Не получается что-то с коллективным психозом. Ой, какой из Галины государь? Он уже и на комдива непохож. Едва стоит, озирается вокруг, шлямкает губами… Меня аж зло взяло. Для кого стараюсь?!
— А ну-ка рявкни на них по-царски! Вспомни, как ты был Наполеоном! Давай! Князь Петр! Ты-то чего молчишь?!