Ой, и правда… Хитро придумано. Одна из лучших адских интриг, как и обычно, руками человека выполненная. Наша адская контора вроде бы и ни при чем, но с ее помощью ход истории переломлен, властителем половины мира становится Черный Барон, явно согласный на теснейшее сотрудничество с преисподней. Ой, что будет! Россия превратится в филиал преисподней. Мне, как бесу, надо бы радоваться, но я что-то не радуюсь… Наверное, сказывается человеколюбивый мой характер…
— Ну что же, — сказал Филимон, — времени осталось мало. Барон ратует за скорость исполнения. Давай-ка на посошок… И поехали! Вернее, ты поедешь, а я в контору вернусь.
Я вздохнул. Поднял бокал с вином, взглянул через багровый просвет на Филимона.
— Прямо сейчас? — уныло спросил я. — Вот и кончилось мое командирство… Дай хотя бы с друзьями попрощаться.
Филимон взглянул на свои наручные часы.
— Валяй, — сказал он. — Пять минут тебе на все про все.
— Пять минут — это мало, — запротестовал я. — Как я за пять минут отыщу их всех в городе?
Филимон наискось качнул головой, давая понять, что времени и так мало.
— Хватит тебе пяти минут, — сказал он и еще как-то загадочно улыбнулся.
Я вышел за дверь.
Оказалось, они ждали меня во дворе: Петро Карась и товарищ комиссар Огоньков.
Я вышел за дверь.
Оказалось, они ждали меня во дворе: Петро Карась и товарищ комиссар Огоньков. Анна стояла чуть поодаль.
— Вам рассказали? — спросил я.
— Ага, — хмуро кивнул Карась. — Этот твой… друган рассказал Анне, а она — нам. Так ты на помощь к Черному Барону прилетел, да? Чтобы какое-то там его желание выполнить? Получается, что ты нас обманул?
— Ну… не то чтобы обманул… недоговорил… А впрочем… Думайте что хотите… Зла я вам не желал и не желаю. Я вообще никому не хочу ничего плохого сделать. А то, что с Черным Бароном я… в особых отношениях — так то моя работа. Я ведь все-таки бес.
И к тому же признайся я вам, зачем на самом деле прибыл в ваш временно-пространственный период, вы бы меня тут же линчевали! — Не линчевали бы… — подумав, тихо ответил Карась. И добавил: — Ведь если в этой войне Черный Барон одержит победу, нам всем… — он чиркнул себя ногтем большого пальца по горлу, — кирдык. Да, вам всем… Вы даже и не представляете себе, каких размеров будет кирдык. Полный кирдычище! На весь земной шар!
— Да что с ним разговаривать! — взвился молчавший до сих пор Огоньков. — Двурушничаете, товарищ бывший комиссар Адольф! Играете на стороне оголтелой буржуазии! Предатель! Перебежчик! А мы-то тебе доверяли! Щас как дам!
— Слушай, не лезь, и без тебя тошно.
— Нет, я тебе физиономию твою белогвардейскую начищу! — всерьез загорелся своей идеей Огоньков. — Получай!
Я даже не пытался отвести удар. Заслужил, да. Надо было сразу честно во всем признаться, а я… Пока матрос Карась утихомиривал распоясавшегося комиссара, я отошел к Анне.
— Значит, уходишь? — спросила она, глядя в сторону.
— Ухожу. Зато место комдива теперь вакантно, — попытался пошутить я.
— Ты не думай, я тебя не виню. Я ведь не человек, я представитель Темного народа. Я понимаю, каково тебе. Понимаю, что ты, несмотря ни на что, должен задание свое выполнить. Я просто… Я думала…
— Что?
— Я думала, что ты… как и все мы… бунтовщики-нечисть… искренне поверил в идею освобождения от многовекового рабства. Но мы — малые народы, с нас и спрос невелик. А ты — на службе.
Ох, как мне захотелось взвыть! Волком на луну, ослепительным фонарем взошедшую в темном небе! Как бы мне хотелось, чтобы не было никогда на свете этого дурацкого Черного Барона, нашей конторы и проклятой гражданской войны! К чему она? Люди, люди, что вы делаете? Зачем вам царство справедливости в отдельно взятой стране? Зачем вам мировой пожар? Зачем вам другие идеи, кроме той, единственной: всегда и везде быть рядом с любимым человеком — в лесной избушке, в хижине на болоте, в сыром подвале, да хоть у чертовой бабушки Наины Карповны или Сигизмунды Прокофьевны, но только чтобы вместе…
— Прости, — сказал я.
— Иди уж, — слабо махнула рукой моя кикимора.
— Может, еще встретимся?
— Лучше не надо. Где мы встретимся-то? На поле боя? Ты теперь по другую сторону баррикад.
— Ну не совсем так… — запротестовал я было… И смолк.
Стараясь ни на кого не смотреть, я вернулся в гостиную. Филимон с аппетитом пожирал фазана.
Взглянув на мое лицо, он только присвистнул.
— Н-да… — сказал он. — В сотый раз тебе повторяю, Адольф: человеколюбие беса до добра не доводит.
— В сотый раз тебе повторяю, Адольф: человеколюбие беса до добра не доводит.
— Не надо мне нотации читать! — огрызнулся я.
— Плохо тебе? — посочувствовал коллега, обсасывая фазанье крылышко.
— Куда уж хуже.
Мне и на самом деле было плохо. Причем не только в плане моральном, но и в физическом тоже. Голова кружилась. Рога ломило. В ушах завывали неведомые какие-то голоса. Филимон икнул и отвалился от стола.
— Обожрался, — констатировал он. — Ну что, давай приступать?
Он тяжело поднялся, вытащил из кармана кусок мела и, с кряхтением присев на корточки, очертил посреди комнаты строго замкнутый круг.
— Вставай сюда. Я встал.
— Закрывай глаза. Я закрыл.