— А если их перышки слегка растрепались, так что? — заявил Харри. — Они сами пожелали все увидеть, никто их не заставлял.
— Я не знал, что губка должна быть мокрой, — повторял Перси механическим голосом. — На репетициях она всегда была сухой.
Дин посмотрел на него с явным отвращением.
— Сколько лет ты мочился на сиденье унитаза, пока тебе не сказали, что его надо сначала поднять? — проворчал он.
Перси открыл было рот, но я велел ему заткнуться. К удивлению, он подчинился. Я обратился к Андерсену.
— Кэртис, все просто и ясно — дело испортил Перси, вот что случилось. — Я повернулся к Перси, ожидая возражений. Но он не возражал, наверное потому, что понял по моим глазам: лучше, если Андерсон услышит, что произошла глупая ошибка чем узнает, что это были сознательные действия. Кроме того, что бы ни говорилось здесь в тоннеле, это все не имело большого значения. В мире Перси Уэтморов важно было то, в каком именно виде попадет информация к большим шишкам — влиятель-ным людям. В мире таких, как Перси, важно было то, как это появится в газетах.
Андерсон неуверенно обвел взглядом всех нас пятерых. Он даже посмотрел на Дэла, но Дэл молчал.
— По-моему, могло быть гораздо хуже, — сказал Андерсон.
— Ты прав, — подтвердил я. — Он мог быть все еще жив.
Кэртис моргнул: такая возможность не приходила ему в голову.
— Мне нужен полный отчет о случившемся к завтрашнему утру. И никто из вас ничего не скажет начальнику Мурсу, пока я не поговорю с ним. Ладно?
Мы дружно кивнули. Если Кэртис Андерсон хочет сам сообщить начальнику, что ж, мы не против.
— Если только эти щелкоперы ничего не напишут в своих газетенках.
— Не напишут, — сказал я. — Даже если попытаются, их редакторы все вырежут. — Слишком мрачно для семейного чтения. Но они и не станут пытаться, сегодня не было новеньких. А старые не хуже нас знают, что иногда случаются неудачи, вот и все.
Андерсон на секунду задумался, потом кивнул. Он повернулся к Перси с выражением отвращения на обычно приятном лице:
— Ты — поганец, и я терпеть тебя не могу. — Он кивнул в ответ на изумленный взгляд Перси. — Если ты хоть кому-нибудь из своих трусливых друзей об этом расскажешь, я все буду отрицать до тех пор, пока рак на горе свистнет, а эти ребята меня поддержат. У тебя будут неприятности, сынок.
Он повернулся и пошел вверх по лестнице.
Я дал ему подняться на четыре ступеньки, а потом окликнул:
— Кэртис!
Он молча повернулся, удивленно подняв брови.
— Не беспокойся так сильно о Перси, — сказал я. — Он скоро перейдет в Бриар Ридж. Больше зарплата и условия лучше. Правда, Перси?
— Как только подпишут перевод, — добавил Брут.
— А пока его не подпишут, он возьмет больничный на все ночные смены, — вставил свое слово Дин.
И тут Перси очнулся: он еще не проработал в тюрьме столько, чтобы заработать оплачиваемый больничный. Перси посмотрел на Дина с явной неприязнью.
— И не надейся, — процедил он.
6.
Мы вернулись в блок примерно в четверть второго (кроме Перси, которому было приказано вычистить помещение склада, и он с надутым видом взялся за работу), мне нужно было написать рапорт. Я решил сделать это за столом дежурного, боясь, что, сидя в своем удобном кресле в кабинете, просто засну. Вам это может показаться странным после всего, что произошло всего час назад, но я чувствовал, что прожил как минимум три жизни, начиная с одиннадцати вечера, и все эти жизни без сна.
Джон Коффи стоял у двери своей камеры, слезы текли из его необычных нездешних глаз — словно кровь из какой-то незаживающей, но странно безболезненной раны. В камере, расположенной ближе к столу, на койке сидел Уортон, раскачиваясь из стороны в сторону, и распевал песенку, скорее всего собственного сочинения и не совсем лишенную смысла. Насколько я помню, звучала она примерно так:
Жа-ров-ня! Для тебя и для меня! Шкворчит и дымится — тра-ля-ля-ля! Это не Филли — старый Вонючка. Не Джеку и не Джолиан. Подлый убийца, мерзкая штучка По прозвищу Делакруа!
— Заткнись, идиот, — бросил я.
Уортон оскалился, показав два ряда гнилых зубов. Он не умирал, по крайней мере еще, он был жив, счастлив и весел, чуть ли не танцевал.
— Ну, заходи и заставь меня, а? — сказал он весело, а потом запел другой вариант своей песенки, составляя слова отнюдь не случайно. Что-то в этом было, какие-то зачатки отвратительной сообразительно-сти, по-своему даже блестящей.
Я подошел к Джону Коффи. Он вытер слезы тыльной стороной ладони. Глаза его были красные и воспаленные, и мне показалось, что он тоже очень устал. Как это могло быть, ведь он слонялся по прогулочному дворику всего два часа в день, а остальное время сидел или лежал у себя в камере, я не знаю, но, без сомнения, видел, что он устал. Это было ясно.
— Бедный Дэл, — произнес он тихим, хриплым голосом. — Бедный старина Дэл.
— Да, — ответил я. — Бедный старина Дэл. Джон, а с тобой все в порядке?
— Для него уже все позади, — продолжал Коффи. — Для Дэла все уже позади, правда, босс?
— Да. Но ответь на мой вопрос, Джон. С тобой все в порядке?
— Для Дэла уже все прошло, везет ему. Неважно, как это произошло, но ему везет.
Я подумал, что Делакруа вряд ли согласился бы с этим, но ничего не сказал. Вместо этого я осмотрел камеру Коффи.