— А что они делают в Маусвилле? — спросил он.
— Как ты считаешь, они возьмут Мистера Джинглза? — обратился ко мне Брут, словно не слыша Дэла и в то же время провоцируя его. — Думаешь, он им подойдет, Пол?
Я попытался изобразить задумчивость:
— Ты знаешь, — начал я, — чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится эта мысль. — Уголком глаза я увидел, что Перси прошел половину Зеленой Мили (далеко обходя камеру Уортона). Он стоял, прислонившись плечом к двери пустой камеры и слушал с полупрезрительной улыбкой.
— Что такое Маусвилль? — спросил Дэл уже с огромным интересом.
— Что такое Маусвилль? — спросил Дэл уже с огромным интересом.
— Аттракцион для туристов, я уже говорил тебе, — ответил Брут. — Там столько, я не знаю, штук сто, наверное, мышей. Да, Пол?
— Сейчас уже, наверное, сто пятьдесят, — поддакнул я. — Успех бешеный. Слышал, они собираются открыть еще един в Калифорнии и назвать его «Маусвилль Вест», так что дело это процветает. Говорят, дрессиро-ванные мыши становятся популярными в высшем свете, хотя мне этого не понять.
Дэл сидел с разноцветной катушкой в руках и глядел на нас, позабыв на время о своей собственной участи.
— Туда берут только самых умных мышей, — предупредил Брут. — Тех, которые умеют выполнять трюки. И не берут белых, потому что белые мыши продаются в магазинах.
— Эти мыши из зоомагазинов, — воскликнул Делакруа с жаром, — я их терпеть не могу!
— А еще у них есть, — не унимался Брут, и глаза его стали далекими, словно он представлял себе это, — у них есть такая палатка, куда входят люди…
— Да, да как в цирке! А нужно платить за вход?
— Ты шутишь? Конечно, надо. Десять центов для взрослых, два цента для детей. А там внутри целый городок, сооруженный из коробок из-под печенья и рулонов туалетной бумаги, и сделаны окошечки из слюды, чтобы видеть, что там происходит.
— Да! Да! — Делакруа был в восторге. Потом повернулся ко мне: — А что такое слюда?
— Это вроде стекла в газовой плите, через нее видно, что там внутри, — ответил я.
— Конечно, конечно! Именно это! — Он помахал рукой Бруту, чтобы тот продолжал рассказывать, а маленькие глазки-бусинки Мистера Джинглза чуть не выскочили из орбит, когда он пытался не упустить из вида катушку. Это выглядело очень смешно. Перси подошел поближе, словно хотел увидеть получше, и я обратил внимание, как Джон Коффи хмурится, но был так погружен в фантазию Брута, что не придал этому значения. Разговор, в котором приговоренный слышал то, что хотел, поднялся к новым высотам, и я был восхищен, честное слово.
— Да, — продолжал фантазировать Брут, — это горо-док для мышей, но детям больше всего нравится цирк «Все звезды Маусвилля», где мыши качаются на тра-пециях, катают маленькие бочонки и складывают мо-нетки…
— Да, это то, что надо для Мистера Джинглза! — сказал Делакруа. Глаза его сияли, а щеки порозовели. Мне показалось, что Брутус Ховелл просто святой. — Ты будешь выступать в цирке, Мистер Джинглз! Будешь жить в мышином городе во Флориде! Со слюдяными окошками! Ура!
Он с силой бросил катушку. Она ударилась низко в стену, отскочила очень далеко и вылетела сквозь решетку двери на Милю. Мистер Джинглз бросился за ней, и тут Перси понял, что у него появился шанс.
— Стой, дурак! — закричал Брут, но Перси не прореагировал. Как только Мистер Джинглз догнал катушку — слишком увлеченный ею, чтобы заметить, что его старый враг неподалеку, — Перси наступил на него подошвой своего тяжелого черного башмака. Послышался хруст ломающегося позвоночника Мистера Джинглза, изо рта у него хлынула кровь. Его темные глазки выкатились из орбит, и в них я прочел совсем человеческое выражение удивления и муки.
Делакруа закричал от ужаса и горя. Он бросился на дверь камеры, просунул руки сквозь решетку, как можно дальше, и стал снова и снова звать мышонка по имени.
Перси обратился к нему, улыбаясь. И ко всем нам троим.
— Вот так, — сказал он. — Я знал, что рано или поздно разделаюсь с ним. Вопрос времени. — Он отвернулся и не торопясь пошел по Зеленой Миле, оставив Мистера Джинглза лежать на линолеуме в небольшой лужице крови.
Часть 4.
УЖАСНАЯ СМЕРТЬ ЭДУАРА ДЕЛАКРУА.
1.
Кроме всей этой писанины, с самого начала своей жизни в Джорджии Пайнз я вел маленький дневник — так, ничего особенного, пара-тройка строк в день, в основном о погоде, — и вчера вечером я его просматривал. Хотелось понять, сколько времени прошло с тех пор, как мои внуки Кристофер и Даниэль так или иначе заставили меня переехать в Джорджию Пайнз. «Это для твоей пользы, дедушка», — утверждали они. Конечно, так всегда говорят, когда наконец понимают, что можно избавиться от проблемы, которая ходит и разговаривает.
Это произошло чуть больше двух лет назад. Странно, что я не знаю, сколько это — два года, — много или мало. Мое чувство времени как будто тает, словно детский снеговик в январскую оттепель. Словно времени, в котором всегда жил — стандартное восточное время, дневное время скидки, время в человеко-днях, больше не существует. А есть только время Джорджии Пайнз, то есть Время Пожилого Человека, Время Пожилой Дамы и Время Мокрой Постели. Все остальное… ушло.