— И как, проверили?
— Думаю, что да, — сказал он почти безразлично. То, что он мне рассказал, очень похоже на уже описанное мной ранее: как миссис Деттерик обнаружила, что на веранде никого нет, дверь сорвана с верхней петли, одеяла скомканы в углу, кровь на ступеньках; как ее сын и муж пустились в погоню за похитителем девочек; как отряд догнал сначала их, а потом чуть позже Джона Коффи.
Как Коффи сидел на берегу реки и выл, держа в своих громадных руках тела девочек, словно больших кукол. Репортер — худой, в белой рубашке с расстегнутым воротом и серых брюках — говорил спокойным бесстрастным голосом… а его взгляд не отрывался от детей, которые ссорились и смеялись, и качались по очереди на качелях в тени в дальнем конце двора. Где-то посередине рассказа пришла миссис Хэммерсмит с бутылкой домашнего пива — холодного, крепкого и изысканного. Она постояла и послушала немного, а потом отвлеклась, чтобы спуститься к детям и сказать им, чтобы пришли к дому, потому что будет вынимать печенье из духовки. «Мы сейчас, мама!» — прозвенел голос маленькой девочки, и женщина вернулась на крыльцо.
Когда Хэммерсмит закончил, он спросил:
— А почему, собственно, вам все это нужно знать? Ко мне никогда не приходили из охраны Большого дома, вы первый.
— Я ведь говорил вам…
— Понятно, любопытство. Народу любопытно, я по-нимаю, Слава Богу, а не то я бы остался без работы и пришлось бы действительно трудиться, чтобы прожить. Но пятьдесят миль слишком много, и вряд ли стоило их преодолевать из чистого любопытства, особенно, если последние двадцать миль идут по плохой дороге. Почему вы не говорите мне правды, Эджкум? Я удовлетворил ваше любопытство, теперь ответьте и вы мне.
Я мог бы, конечно, рассказать, что у меня была «мочевая» инфекция, а Джон Коффи положил на меня руки и вылечил ее. Это сделал человек, который изнасиловал и убил двух маленьких девочек. И меня это, конечно, удивило, как удивило бы любого. Я даже подумал, а не могло ли случиться так, что Хомер Крибус и помощник Роб Макджи поймали не того человека. Несмотря на все улики против него, я сомневался. Потому что образ человека, чьи руки обладают такой удивительной силой, обычно не ассоци-ируется с типом, который насилует и убивает детей.
Нет, пожалуй, это не пойдет.
— Меня интересуют две вещи, — сказал я. — Во-пер-вых, совершал ли он что-нибудь подобное раньше.
Хэммерсмит повернулся ко мне, в его глазах засветился неподдельный интерес, и я понял, что он очень сообразительный человек. Может даже блестяще умный, но по-своему незаметный.
— Почему? — спросил он. — Что вы знаете, Эджкум? Что он сказал?
— Да ничего. Но если человек сотворил такое, то обычно он делал подобное и раньше. Эти люди входят во вкус,
— Да. Так и бывает. Действительно так и бывает.
— И мне показалось, что будет несложно проследить его путь и все узнать. Такой большой человек, да еще негр — фигура довольно заметная.
— Вы так думали, но вы ошибались, — сказал он. — Во всяком случае насчет Коффи. Я знаю.
— Вы пытались это сделать?
— Да, и ничего не нашел. Пара железнодорожников, которые вроде бы видели его в Кноксвил-Ярдзе за два дня до убийства девочек Деттерик. Неудивительно, ведь его схватили за рекой как раз напротив Большой южной магистрали, и, наверное, он там проходил по пути из Теннесси. Я получил письмо от человека, который написал, что нанял огромного чернокожего лысого мужчину переносить корзины ранней весной того года, это было в Кентукки. Я отправил ему фотографию Коффи, и он опознал его. Но кроме этого… — Хэммерсмит пожал плечами и покачал головой.
— Вам не показалось это странным?
— Это показалось мне более чем странным, мистер Эджкум. Он словно свалился с неба. И от него никакой пользы: он не может вспомнить, что было на прошлой неделе, когда наступает следующая.
— Да, не может, — согласился я. — А как вы это объясняете?
— Мы живем в эпоху депрессии, — сказал он. — Вот так я это объясняю. Все куда-то едут.
— Вот так я это объясняю. Все куда-то едут. Оклахомцы отправляются в Калифорнию собирать персики, бедные белые из лесов хотят собирать автомобили в Детройте, чернокожие из Миссисиппи желают переехать в Новую Англию и работать на обувной фабрике или на ткацкой. И все они — и черные, и белые — думают, что на новом месте им будет лучше. Такой вот американский образ жизни, черт бы его побрал. Даже такой великан, как Коффи, может остаться незамеченным… пока, да, пока он не решит убить пару маленьких девочек. Маленьких белых девочек.
— Вы верите в это? — спросил я.
Он ласково посмотрел на меня:
— Иногда.
Его жена высунулась из кухонного окна, как маши-нист из кабины локомотива, и закричала: «Дети, печенье готово! — Потом обратилась ко мне: — Не хотите ли овсяного печенья с изюмом, мистер Эджкум?».
— Я уверен, что оно превосходно, мадам, но я воздержусь.
— Ну ладно, — сказала она и исчезла из окна.
— Вы видели его шрамы? — вдруг спросил Хэммерсмит. Он все еще наблюдал за детьми, которые никак не могли оторваться от качелей, даже ради овсяного печенья с изюмом.
— Да. — Я был удивлен, что он тоже заметил. Он увидел мою реакцию и засмеялся.