Незачем, не правда ли, разглашать во время пути об ожидавшем его наследстве в триста миллионов франков! Достаточно будет сказать об этом в самой столице штата Юта, а если бы там попробовали его эксплуатировать, он сумеет себя защитить.
Поэтому можно представить себе, как он был неприятно изумлен, когда в присутствии нескольких пассажиров, вышедших вместе с ним из вагона, кто-то назвал его по имени.
— Если я не ошибаюсь, с господином Германом Титбюри из Чикаго, моим конкурентом в матче Гиппербона, я имею удовольствие сейчас говорить?
Чета вздрогнула от неожиданности. Видимо недовольный этим вопросом, обращавшим на них внимание публики, мистер Титбюри обернулся и сделал вид, что совершенно не помнит этого молодого человека, хотя прекрасно его узнал.
— Вероятно вы ошиблись, — ответил он, — я не тот, за кого вы меня принимаете.
— Извините, — возразил молодой художник, — я не мог ошибиться! Мы были вместе на знаменитых похоронах… в Чикаго… Макс Реаль, первый партнер…
— Макс Реаль?.. — переспросила миссис Титбюри таким тоном, точно она слышала это имя впервые.
Тогда Макс Реаль, которого это начинало раздражать, сказал:
— Что же, в конце концов, все это значит? Разве вы не Герман Титбюри из Чикаго?
— Но, — ответил тот, — по какому праву вы позволяете себе спрашивать меня?
— А, так вы вот как это принимаете? — воскликнул Макс Реаль, надевая шляпу. — Вы не желаете быть больше мистером Титбюри, одним из «семерых», который сначала был послан в штат Мэн, а потом в Юта… Ну что ж! Дело ваше!.. Что касается меня, то я Макс Реаль и возвращаюсь из Канзаса, из Вайоминга. А теперь — добрый вечер.
И так как поезд в Шайенн отправлялся через одну-две минуты, он бросился в один из вагонов, сопровождаемый Томми, оставив на перроне изумленную чету, посылавшую проклятия этим ни на что не годным людям, художникам.
В эту минуту какой-то человек, не без интереса следивший издали за этой маленькой сценой, подошел к мистеру и миссис Титбюри. Он был одет с некоторой изысканностью, на вид ему можно было дать лет около сорока; лицо — приятное, открытое, могущее внушить полное доверие даже самым подозрительным людям.
— Вот невежа, который заслужил хорошего урока за свою дерзость, — проговорил он с легким поклоном по адресу миссис Титбюри, — и если бы только я не боялся вмешаться в дела, которые меня не касаются…
— Очень вам благодарен, — ответил Титбюри, польщенный, что такой элегантный господин выражал желание за него заступиться.
— Но, — продолжал этот изящный незнакомец, — разве это действительно Макс Реаль, ваш партнер?
— Да… мне кажется… действительно… — ответил мистер Титбюри. — Хотя я его почти не знаю…
— В таком случае, — прибавил незнакомец. — я ему желаю всевозможных неприятностей за то, что он позволил себе говорить таким тоном с людьми, заслуживающими всякого уважения, а вам желаю победить его в этой партии… Его, а также и всех других, само собой разумеется!
Нужно было быть настроенным очень враждебно ко всем людям, чтобы не отнестись сочувственно к человеку, выказывавшему такую любезность и в такой мере интересовавшемуся успехом мистера и миссис Титбюри.
Кто же был этот незнакомец? Мистер Роберт Инглис из Грэйт-Солт-Лейк-Сити, собиравшийся в тот же день туда возвратиться, коммивояжер одного торгового предприятия, который прекрасно знал всю округу, изъездив ее вдоль и поперек в течение нескольких лет. Вот почему, объявив свое имя и свою профессию, он галантно предложил чете Титбюри свои услуги в качестве проводника, обещая найти гостиницу по их вкусу.
Вот почему, объявив свое имя и свою профессию, он галантно предложил чете Титбюри свои услуги в качестве проводника, обещая найти гостиницу по их вкусу.
Разве можно было отказаться от такого предложения мистера Роберта Инглиса, который им к тому же заявил, что он ассигновал большую сумму денег, держа пари за успех третьего партнера! А потому, взяв небольшой багаж четы Титбюри, мистер Инглис последовал за ней в один из вагонов поезда, который уходил через несколько минут из Огдена. Мистер Титбюри был особенно тронут тем, что мистер Роберт Инглис выражал готовность расправиться с Максом Реалем так, как тот, по его мнению, заслуживал. Вообще, он мог только поздравить себя с тем, что судьба послала им такого любезного товарища по путешествию, готового служить проводником в столицу штата Юта.
Таким образом, все складывалось как нельзя лучше. Путешественники сели в вагон, и можно с уверенностью сказать, что никогда еще время не летело для них так быстро, как в течение этого переезда длиной в пятьдесят с чем-то миль.
В беседе мистер Инглис оказался настолько же интерес ным, насколько и неистощимым. Что, по-видимому, особенно понравилось очаровательной миссис Титбюри, так это то, что их новый знакомый оказался сорок третьим по счету ребенком в семье мормонов, само собой разумеется, родившимся до того, как полигамия была запрещена декретом президента Соединенных штатов.
Это не должно никого удивлять, так как апостол Герберт Кимлеб, первый советник церкви, умирая, оставил тринадцать жен и пятьдесят трех детей. Нужно надеяться, что репортер Трибуны Гарри Кембэл, если бы судьба перенесла его в штат Юта, никогда не стал бы брать пример с своего однофамильца. К тому же эти два имени пишутся не совсем одинаково, а главное то, что в Грэйт-Солт-Лейк-Сити полигамия в настоящее время окончательно запрещена.
Если этот разговор нравился Титбюри, то именно потому, что нельзя было себе представить собеседника более очаровательного, чем мистер Инглис. Он рассказал об Иосифе Смите, который в 1830 году почувствовал себя пророком и нашел золотые таблички, на которых были написаны божественные законы мормонизма, но вскоре затем был умерщвлен. Инглис в трогательных дифирамбах рассказал о Бригаме Юнге, папе и главе церкви, который, не считаясь ни с усталостью, ни с опасностями, перевел членов общины в местность, смежную с Грэйт-Солт-Лейк-Сити, где в 1847 году основал Новый Иерусалим.
Но преследование «верных» становилось все интенсивнее и в «святом» городе, так как федеральное правительство прекрасно поняло (это Роберт Инглис скрыл), что штат Юта стремится главным образом к тому, чтобы сделаться независимым, а не к тому, чтобы культивировать религиозные убеждения секты. Вот почему в 1851 году генерал Грант заключил папу и апостолов в тюрьму.
— О, друзья мои! — вскричал Роберт Инглис, и в голосе его звучали такие растроганные нотки, что они вызвали слезы на глазах миссис Титбюри. — Если бы вы знали Бригама Юнга, нашего всеми почитаемого папу, если бы видели его волосы, зачесанные хохолком, его седеющую бороду, обрамляющую щеки и подбородок, его глаза, похожие на глаза рыси, если бы вы знали Джорджа Смита, двоюродного брата пророка, написавшего историю церкви, и Даниэля Уэлса, второго советника, и Элизу Сноу, одну из духовных жен папы…
— Она была хорошенькая? — спросила миссис Титбюри.
— Страшно безобразная. Но что значит красота для женщины?! — ответил Роберт Инглис, и та, которой он говорил, слегка улыбнулась одобрительной улыбкой.
— А каких лет теперь Бригам Юнг? — спросил мистер Титбюри.
— Никаких, потому что он уже умер, но если бы он жил, ему было бы сто два года.