— Как-то она сейчас? — спрашивали одни.
— Ей хуже, — отвечали другие.
— Говорят, тяжелая форма лихорадки.
— Нет, тиф…
— Ах, бедная барышня!.. Некоторым людям, правда, не везет!
— Но ведь она — одна из «семи» матча Гиппербона.
— Нечего сказать, большое преимущество, если им нельзя воспользоваться!
— Если бы даже Лисси Вэг и была в состоянии сесть в поезд, разве она могла бы перенести все трудности, связанные со столькими лереездами?
— Прекрасно сможет… если партия закончится всего в несколько ходов… Это вполне возможно!
— А если она продлится еще месяц?
— Никогда нельзя полагаться на случай… И тысяча подобных же замечаний.
Само собой разумеется, что многие любопытные, быть может держатели пари, и, без сомнения, многие репортеры явились в этот день на квартиру к Джовите Фолей. Но, несмотря на настойчивые требования принять их, она отказала всем. Отсюда целый ряд противоречивых известий, или преувеличенных, или с начала до конца фальшивых, о болезни Лисси Вэг, известий, которые очень быстро распространились по городу. Но Джовита Фолей не сдавалась и ограничивалась тем, что, подходя к окну, проклинала все усиливавшийся уличный гул. Она сделала исключение только для одной из служащих дома Маршалл фильд, которой дала самые успокоительные сведения: «Катар горла… легкая простуда…»
Около пяти часов вечера, когда уличный шум опять усилился, она высунулась из окна и среди одной группы людей, очевидно очень взволнованных, узнала… кого? Годжа Уррикана! Ему сопутствовал человек лет сорока, по виду матрос, широкоплечий, сильный, подвижной, жестикулировавший не переставая. Казалось, он был еще более бешеного темперамента, чем страшный командор.
Разумеется, не из участия к молоденькой партнерше Годж Уррикан явился в этот день на Шеридан-Стрит и стоял под ее окнами, с которых не сводил глаз. И это в то время, как его компаньон, что прекрасно видела Джовита Фолей, демонстративно грозил кому-то кулаком с видом человека, который не в силах долее сдерживаться.
И когда в окружавшей его толпе разнеслось известие, что болезнь Лисси Вэг не представляла ничего серьезного:
— Какой болван это сказал? — проревел он.
Тот, кто принес это известие, разумеется, не пожелал себя назвать, боясь неприятных последствий.
— Плохо… ей очень плохо!.. — объявил командор Уррикан.
— Все хуже и хуже, — добавил его компаньон, — и если кто-нибудь попробует утверждать противное…
— Послушай, Тюрк, держи себя в руках!
— Чтобы я держал себя в руках?! — заревел Тюрк, ворочая глазами, как разъяренный тигр. — Это легко вам, мой командор, который, как известно, самый терпеливый из людей! Но мне… слушать подобного рода разговоры!.. Это выводит меня из себя… А когда я вне себя…
— Хорошо… А теперь довольно! — приказал Годж Уррикан, дергая за руку своего компаньона с такой силой, точно хотел ее оторвать.
После этих нескольких фраз можно было прийти к заключению, — многие сочли бы это невероятным, — что на свете существовал человек, по сравнению с которым командор Годж Уррикан казался ангелом кротости.
Во всяком случае, если оба эти субъекта явились сюда, то только в надежде получить плохие известия и удостовериться в том, что в матче Гиппербона будут участвовать всего только шесть партнеров.
Так именно думала Джовита Фолей, с трудом удерживаясь, чтобы не выйти на улицу. Ей хотелось поступить с этими двумя субъектами так, как они того заслуживали, рискуя быть растерзанной этим страшным зверем в человеческом образе.
Короче говоря, в результате всех этих обстоятельств все газеты, появившиеся около шести часов вечера, оказались переполненными самыми странными противоречиями.
По одним — здоровье Лисси Вэг окрепло благодаря заботам врача, и ее отъезд ни на один день не будет отложен. По другим — хотя болезнь и не представляла ничего серьезного, тем не менее мисс Вэг потребуется некоторое время для отдыха, и она не сможет отправиться в путешествие раньше конца недели.
Газеты Чикаго Глоб и Чикаго Ивнинг Пост, расположенные к девушке, оказались особенно пессимистическими: в них сообщалось о консилиуме светил науки… о необходимости операции…
«Мисс Вэг сломала себе руку» — сообщала первая газета. «Ногу» — сообщала вторая. А нотариус Торнброк, исполнитель завещания покойного, получил анонимное письмо, в котором ему сообщали, что пятая партнерша отказывалась от своей доли наследства. Что же касается газеты Чикаго Мэйл, редакторы которой разделяли симпатии и антипатии командора Уррикана, то эта газета без всяких колебаний объявила, что Лисси Вэг в этот день между четырьмя часами сорока пятью минутами и четырьмя часами сорока семью минутами пополудни скончалась.
Когда эти новости дошло до Джовиты Фолей, с ней едва не сделалось дурно; к счастью, доктор Пью во время своего вечернего визита до некоторой степени ее успокоил.
— Нет!.. Это только обыкновенный бронхит, — повторял он. — Никаких симптомов страшного воспаления или еще более страшного отека легких нет. До сих пор, по крайней мере… Достаточно будет нескольких дней спокойствия и отдыха…
— Но скольких же именно?!
— Может быть, семи или восьми.
— Семи или восьми?!
— При условии, чтобы больная не подвергалась ни малейшему сквозному ветру.
— Семь или восемь дней!.. — повторяла несчастная Джовита Фолей, ломая руки.
— И притом — если не произойдет никаких серьезных осложнений…
Ночь прошла беспокойно. Снова появилась лихорадка — приступ, который продолжался до самого утра и вызвал сильнейшую испарину. Но боль в горле уменьшилась, и откашливание становилось постепенно менее затруднительным.
Джовита Фолей не ложилась спать. Бесконечные часы провела она у изголовья своей бедной подруги. Какая сиделка могла бы сравниться с ней в заботах, в рвении и во внимании? Но она никому не уступила бы своего места.
На следующий день после небольшого недомогания и возбуждения, обычных по утрам, Лисса Вэг снова заснула.
Было 9 мая, и в этот день в зале театра Аудиториум должно было состояться пятое метание игральных костей матча Гип-пербона. Джовита Фолей отдала бы десять лет своей жизни, чтобы там быть. Но оставить больную! Нет… об этом нечего было и думать. Случилось так, что Лисси Вэг скоро проснулась и, подозвав к себе подругу, сказала:
— Милая Джовита, попроси нашу соседку прийти сюда заменить тебя около меня.
— Ты хочешь, чтобы…
— Я хочу, чтобы ты отправилась в Аудиториум… Ведь туда надо к восьми часам, не так ли?
— Да… к восьми…
— Ну вот… через двадцать минут ты вернешься… Мне приятно, что ты там будешь… и так как ты веришь в мою удачу.