И к тому же, если бы даже ее выздоровление потребовало десяти, одиннадцати, двенадцати, даже тринадцати, даже пятнадцати дней, все равно, раз дело шло лишь о коротком, всего двухчасовом переезде… Только бы обе они явились 23-го числа в полдень в Милуоки, как того требовал устав матча Гиппербона! А если бы понадобился потом маленький отдых, то отдохнуть можно было бы в метрополии.
Ночь с 10-го на 11-е прошла довольно спокойно. Приступов озноба у Лисси Вэг почти уже не было, и были все основания думать, что лихорадка закончилась. Кашель оставался еще довольно сильным, но хрипов становилось все меньше, дыхание делалось все свободнее, так что никаких новых осложнений ожидать было уже нельзя.
Когда на следующее утро Джовита Фолей вошла в комнату больной, Лисси, видимо, чувствовала себя значительно бодрее. Перед тем Джовиты Фолей не было дома в течение целого часа. Но куда она уходила? Об этом она ни слова не сказала даже соседке, которая ничего по этому поводу не могла сообщить мисс Вэг.
Едва только Джовита Фолей вошла в комнату своей подруги, как, не успев даже снять шляпу, поспешила к постели больной и крепко ее поцеловала, причем лицо у нее было такое оживленное, глаза блестели так хитро и весело, что Лисси не могла не спросить:
— Да что с тобой сегодня?
— Ничего, дорогая моя… ничего… это только потому, что у тебя сегодня гораздо более здоровый вид, моя дорогая, и потом, погода такая чудная!.. Это майское солнце… все эти лучи, которые точно вдыхаешь, точно пьешь… О, если бы ты могла хоть часок посидеть у окошка… вместо лекарства принять хорошую дозу солнца!.. Я уверена, что это сразу тебя бы вылечило, но… нельзя позволять себе никаких неосторожных поступков, чтобы не произошли осложнения…
— Но куда же ты уходила, Джовита?
— Куда уходила? Прежде всего в магазин «Маршалл Фильд», чтобы сообщить о твоем здоровье… Наши патроны ежедневно об этом осведомляются, и мне хотелось их поблагодарить!
— Ты хорошо сделала, Джовита! Они были очень добры, разрешив нам такой продолжительный отпуск… А когда он кончится…
— Все выяснено… все выяснено, моя дорогая, они никого не возьмут на наше место.
— Ну, а потом?
— Потом? Что потом?
— Ты нигде больше не была?
— Где я еще была?
Казалось, что Джовита Фолей не решалась ответить на этот вопрос. Но долго она не в состоянии была выдержать. И ей помогла Лисси Вэг, спросив:
— Ведь сегодня, кажется, одиннадцатое мая, не правда ли?
— Одиннадцатое, моя дорогая, — ответила Джовита восторженным тоном, — и если бы не этот твой бронхит, то вот уже два дня, как мы могли бы жить в гостинице в этом очаровательном городе Милуоки…
— Но в таком случае, — прервала ее Лисси Вэг, — если сегодня одиннадцатое, то, значит, шестое метание игральных костей уже было…
— Разумеется!
— А это значит…
— Это значит… Нет, знаешь, ничто никогда не доставляло мне такого удовольствия… Никогда! Нет, подожди, я должна тебя поцеловать!.. Я не хотела тебе все это рассказывать, потому что тебя нельзя волновать… но я не могу, это выше моих сил!..
— Но говори же, Джовита…
— Представь себе, милочка, ведь он тоже получил девять очков… Но составленные из четырех и пяти.
— Кто он?
— Командор Уррикан.
— Да? Но мне кажется, что это еще лучше.
.. Но составленные из четырех и пяти.
— Кто он?
— Командор Уррикан.
— Да? Но мне кажется, что это еще лучше…
— Да, лучше, потому что он сразу попадает в пятьдесят третью клетку, значительно опережая всех других… Но, с другой стороны, это очень нехорошо…
И Джовита Фолей предалась неудержимым проявлениям радости, настолько же шумным, насколько и необъяснимым.
— Но почему же это нехорошо? — спросила Лисси Вэг.
— Потому что командор отослан к чорту на кулички.
— К чорту на кулички?
— Да!.. В самую глубину Флориды!
Таков был действительно результат тиража этого утра, о котором с видимым удовольствием объявил нотариус Торнброк, все еще сердитый на Годжа Уррикана. Как же был принят этот результат самим командором? Он был, видимо, страшно взбешен, и возможно, что ему пришлось принять серьезные меры, чтобы удержать Тюрка от какой-нибудь совсем уж дикой выходки. Но по этому поводу Джовита Фолей ничего не могла сказать, так как она немедленно, после того как стало известно число выброшенных очков, покинула зал Аудиториума.
— В глубь Флориды! — повторяла она. — В самую глубь Флориды, дальше, чем за две тысячи миль отсюда!
Но эта новость не взволновала больную так, как опасалась Джовита Фолей. Ее доброе сердце заставило ее скорее пожалеть командора.
— Так вот как ты это воспринимаешь! — воскликнула ее так легко возбуждающаяся подруга.
— Да… бедный командор! — тихо прошептала Лисси Вэг. День прошел недурно, хотя настоящее выздоровление еще не наступило. Во всяком случае, не было уже больше оснований бояться тех серьезных осложнений, которые осторожный врач всегда предвидит.
Начиная со следующего дня, с 12 мая, Лисси Вэг начала есть с большим аппетитом и почувствовала себя немного крепче. Хотя лихорадка совершенно исчезла, ей не сразу было позволено вставать с постели, и время для обеих тянулось необыкновенно долго, особенно для Джовиты Фолей. Она часто сидела в комнате больной, и разговор — не в форме диалога, а скорее в форме монолога — бывал порой очень оживлен.
А о чем стала бы говорить Джовита Фолей, как не об этом штате Висконсин, по ее словам, самом красивом, самом интересном из всех штатов Союза! С путеводителем в руках, она болтала не переставая. И если Лисси Вэг, задержанная болезнью, могла пробыть там не более нескольких часов, то она, Джовита Фолей, во всяком случае уже успела изучить его так хорошо, как если бы провела там несколько недель.
— Представь себе, моя Дорогая, — говорила она восторженным тоном, — представь себе, что раньше этот штат назывался Месконсин, по имени реки, протекающей там, и что нигде в мире нет страны, которая могла бы с ним сравниться. На севере до сих пор еще видны остатки старых сосновых лесов, покрывавших когда-то всю его территорию. В нем имеются лечебные источники, превосходящие даже источники штата Виргиния, и я уверена, что если бы твой бронхит…
— Но, — заметила Лисси Вэг, — разве же мы сейчас едем не в Милуоки?
— Да, в Милуоки, важнейший город штата. Это слово на старом индейском языке означает «прекрасная страна». Город с населением в двести тысяч душ, среди которых немало немцев… Его называют поэтому германо-американскими Афинами… О, если бы мы были сейчас там, какие восхитительные прогулки мы совершили бы по скалистому берегу реки, окаймленной прекраснейшими зданиями! Все сплошь красивые, безукоризненно чистые кварталы с домами из молочно-белого кирпича…